Московичи, теория социальной идентичности А.Тэшфела и, наконец, этогеническая 
теория Р. Харре. Относительно первых двух интересный анализ — с точки зрения их 
постмодернистской ориентации — предпринят двумя австралийскими авторами — М. 
Аугустинос и И. Уолкером [Augoustinos, Walker, 1995]. Проявлением кризиса 
социальной психологии, по их мнению, является неумение этой дисциплины 
вырваться из «индивидуалистического» подхода, что особенно очевидно при 
исследовании социального познания. Ответ на вопрос, как в теории социальной 
психологии можно интегрировать «социальное», может быть найден в идеях 
европейских авторов, прежде всего как раз в теориях С. Московичи и А. Тэшфела. 
Эти теории следует объединить с некоторыми традиционными американскими 
разработками, и сделать это лучше всего могут именно австралийские авторы, 
поскольку им из их «южного угла» виднее обе стороны Атлантики [op. cit., p. iv].

     Если отбросить эти, возможно, чрезмерные амбиции, то в указанной работе 
можно найти весьма интересные ссылки на обе названные теории, доказывающие 
наличие в них убедительной причастности к новой постмодернистской парадигме. 
Кроме критических высказываний в адрес традиционной социальной психологии, 
сложившейся на протяжении более полувека, что было проанализировано выше, оба 
автора выступили с предложением именно новых теорий.
     Теория социальных представлений С. Московичи подробно проанализирована в 
отечественной литературе [Донцов, Емельянова, 1987; Шихирев, 1999; Андреева, 
2000], и здесь важно лишь показать ее потенциал как действительно новой 
парадигмы в социальной психологии на рубеже столетия. Как известно, социальное 
представление рассматривается Московичи как специфическая форма познания 
социальной действительности, помогающая обыденному человеку понять смысл 
окружающего его мира. Постижение смысла социального мира возможно лишь при 
условии коммуникации, поэтому социальное представление не есть продуктиндивида, 
но в создании его принимает участие группа, оно есть «общее видение реальности, 
присущее данной группе, которое может совпадать или противостоять взглядам, 
принятым в других группах. Это видение реальности ориентирует действия и 
взаимосвязи членов данной группы» [Jodelet, 1989, р. 35].
     Группа фиксирует определенные аспекты воспринимаемого явления, влияет на 
принятие или отвержение той или иной информации, на частоту использования тех 
или иных социальных процессов в коммуникативном процессе. Со своей стороны 
социальное представление оказывает воздействие на варьирование интерпретаций 
социальных явлений, принимаемых группой, и способствует формированию групповой 
идентичности [Андреева, 2000, с. 215—217]. Таким образом обеспечивается 
включенность социальных факторов в сам познавательный процесс. Если учесть, что 
возникновение социального представления обязательно связано с тем, чтобы как-то 
обозначить, назвать социальное явление, то объект самим фактом называния 
включается, как отмечают Аугустинос и Уолкер, в «идентификационную матрицу», т.
е. в существующую концепцию «общества и человеческой природы» [Augoustinos, 
Walker, 1995, p. 139].
     Эта исходная включенность в систему значений, выработанных обществом, 
также апеллирует к социальной детерминации знания. Для Московичи возникновение 
социального представления есть процесс «сведения» нового к тому, что было 
известно ранее, превращения понятия в образ: то, что было воспринято, 
становится тем, что понято, новое явление сводится к тому, что «всем известно». 
Но характер такого «знания» есть элемент массовой культуры: именно она 
оперирует достаточно банальными, общепринятыми истинами, следовательно, 
социальное представление, которым пользуется индивид, включено в широкую 
систему коммуникаций [op. cit., p. 140].
     Таким образом возникает как бы «двойная» социальная зависимость 
индивидуального акта познания: с одной стороны, социальное представление 
порождается группой (т.е. связано своим происхождением с социумом), а с другой 
— оно включается в систему социальных коммуникаций. Неоднократно педалируемая 
Московичи мысль состоит в том, что культура создается в общении и через его 
посредство, а принципы общения отражают общественные отношения. Поэтому в 
теориях социальной психологии необходим анализ социальной жизни как основы и 
общения, и проявлений межличностных отношений, и способов формирования знаний. 
Идея большей «социальности» социальной психологии приобретает здесь весьма 
существенное подтверждение. Социальные представления фиксируют этот аспект. По 
мнению Д. Жоделе, «благодаря своим связям с языком, миром идеологии, 
символического и воображаемого в социуме, благодаря роли, которую они играют в 
регуляции поведения и социальной практике, социальные представления являются 
теми объектами, исследование которых возвращает социальной психологии ее 
историческое, социальное и культурное измерение» [Jodelet, 1989]. В этом 
утверждении просматривается прямая перекличка с идеями Гергена о социальной 
психологии как исторической науке.
     Важно отметить и другую черту теории социальных представлений, которая 
доказывает ее принадлежность к новой парадигме. Идея активности субъекта 
познания, как известно, разрабатывалась уже в теориях когнитивного соответствия,
 но там она сводилась только к активности в преобразовании когнитивных структур 
(приведения их в «соответствие»). В новой постмодернистской парадигме упор 
делается на такую характеристику активности субъекта, как конструирование 
социального мира, т.е. построение такого образа мира, в котором люди реально 
существуют и функционируют. Не в меньшей степени, чем в концепции К. Гергена, 
эта идея представлена и в теории С. Московичи. Несмотря на обилие критических 
замечаний, которые высказываются в адрес этой теории, популярность ее сегодня 
огромна. Справедливо замечает П. Н. Шихирев: «Однако факт остается фактом: