различных политических, моральных, метафизических учений, “разоблачает” 
разнообразные социальные идеалы своего времени, такие, как демократия 
(называемая им не иначе как “плутодемократия”), свобода, гуманизм, солидарность,
 прогресс, равенство, справедливость и т. д. “Прирожденный бунтарь, он 
приветствовал всех, кто конфликтовал со своими правительствами. Его 
воображаемые враги были повсюду; это и демократы, и пангерманцы, и женщины, 
воюющие против алкоголя, и жеманницы, и те из его сограждан, которые пытались 
замалчивать его сочинения”, – пишет американский экономист Б. Селигмен [1, 249].

     Сама наука, социология, становится для Парето средством “срывания масок”, 
орудием разоблачения социальных идеалов. Этот взгляд на призвание социальной 
науки роднит его с такими разными мыслителями, как Маркс, Гобино или Гумплович, 
которые также стремились доказать, что за фасадом “красивых слов” обычно 
скрывается неприглядная реальность, стремились принизить идеалы, считая, что 
социологическое объяснение предполагает сведйние их к чему-либо низменному.
     В то же время подобная позиция противостояла точке зрения Дюркгейма, 
который, наоборот, видел задачу социологии в том, чтобы обосновать идеалы, 
доказать, что они глубоко и основательно укоренены в социальной 
действительности. Если Дюркгейм подчеркивал, что все религии истинны на свой 
лад, так как все они так или иначе выражают социальную реальность, то Парето, 
наоборот, стремится, по существу, доказать, что все религии ложны3, так как они 
лишь камуфлируют истинные мотивы социального поведения. Если Дюркгейм 
утверждает, что наука не может и не должна разрушать объект, который она 
изучает, то Парето как раз стремится разрушить этот объект.
     Парето, как и Дюркгейм, считает идеалы реальной действующей силой, но в 
отличие от последнего он не верит ни в один из них. Для него это лишь 
эффективно действующие мифы, “теории” (это понятие в его истолковании часто 
носит саркастический оттенок), которые являются либо результатом 
добросовестного заблуждения, либо инструментом обмана, с помощью которых элиты 
осуществляют свое господство.
     В свете изложенного неудивительно, что Парето невысокого мнения о 
человеческой природе. Ему глубоко близка позиция его духовного предшественника 
Н. Макиавелли, утверждавшего в “Государе”, что “о людях в целом можно сказать, 
что они неблагодарны и непостоянны, склонны к лицемерию и обману, что их 
отпугивает опасность и влечет нажива...” [4, 349].
     Философская антропология Парето направлена прежде всего против 
рационалистической модели человека, основанной на представлении о том, что 
человек сначала обдумывает свои поступки, а затем действует сообразно тому, что 
он задумал. С точки зрения итальянского социолога, человек, наоборот, сначала 
действует, а затем, post festum, придумывает обоснования своим уже совершенным 
действиям, объясняет (чаще всего ложно), рационализирует их. Эта позиция 
неожиданным образом оказывается близкой разработанной 3. Фрейдом концепции 
рационализации как одного из механизмов психологической защиты.
     Сравнение с Фрейдом в связи с этим уместно продолжить. Подобно 
основоположнику психоанализа Парето рассматривает человека как существо 
иррациональное, управляемое чувствами, инстинктами, бессознательными импульсами.
 Как и Фрейд, он стремится исключительно рационально объяснить иррациональные 
основания человеческого поведения. Он подчеркивал, что единственная цель его 
“Трактата” состоит в “исследовании экспериментальной реальности посредством 
применения в социальных науках методов, которые оправдали себя в физике, химии, 
астрономии, биологии и других подобных науках”4.
     Таким образом, выступая против рационалистической модели человека, Парето 
стоит на позициях ультрарациональной науки, целиком основанной на логике и 
эксперименте. Этот рационализм ученого-социолога призван разоблачить те ложные 
мотивы, иллюзии, “теории”, которыми человек рационализирует свое поведение, 
обманывая себя и других, скрывая истинные мотивы. Учитывая общие 
теоретико-методологические ориентации Парето, его несомненно можно было бы 
считать сциентистом, если бы вера в науку не представлялась ему столь же 
иллюзорной, как и любая другая.
     Он подчеркивает, что экспериментальная истинность определенных теорий и их 
социальная полезность – это совершенно разные вещи: они не только не совпадают, 
но чаще всего противоречат друг другу [2, §§ 843, 1681 и др.]. Объяснение 
истинных оснований социального устройства опасно для самих этих оснований, 
разрушительно для них. Вот почему Парето с присущим ему снобизмом писал, что 
если бы он думал, что его “Трактат” будет доступен многим читателям, то он бы 
его не написал.
     3. Социология как логико-экспериментальная наука
     Парето противопоставляет свою трактовку социологии трактовке 
догматической; последняя же свойственна почти всей социологии, в том числе 
теориям О. Конта и Г. Спенсера. “До сих пор социология почти всегда толковалась 
догматически. Название позитивная, данное Контом его философии, не должно 
вводить нас в заблуждение; его социология столь же догматична, как и 
“Рассуждение о всеобщей истории” Боссюэ. Это разные религии, но все же религии; 
и такого рода религии мы находим в произведениях Спенсера, де Греефа, Летурно и 
бесчисленного множества других авторов” [2, §6]. В противовес “догматической”, 
“гуманитарной”, “метафизической” социологии подлинно научной является 
социология экспериментальная5. Для того чтобы стать таковой, она должна 
базироваться на “логико-экспериментальной” точке зрения. Эта точка зрения 
означает, что основаниями научного доказательства служат исключительно 
наблюдение, опыт и построенные на них логические выводы. Если метафизика