взгляд на характер социального развития он определял как “относительный 
оптимизм”. Мировоззрение Спенсера было лишено присущих Конту и Марксу 
мессианизма и утопизма. Он впервые среди классиков социологической мысли 
отделил социологию от утопии (у Конта – позитивистско-социократической, у 
Маркса – коммунистической), соединив ее с идеей либерализма. Тем самым он внес 
решающий вклад в превращение социологии в науку, в ее очищение от мессианских, 
утопических, политических, мистических и прочих примесей, с которыми она 
появилась на свет.
     Сам термин “социология” благодаря Спенсеру был “реабилитирован” и получил 
второе рождение. Если раньше он был неразрывно связан с 
политико-религиозно-утопической доктриной его изобретателя, то начиная со 
Спенсера он стал рассматриваться как обозначающий науку об обществе независимо 
от того, каково социальное, политическое, религиозное мировоззрение социального 
ученого.
     Биология для Спенсера играла роль научно-методологического прецедента; из 
нее он черпал гипотезы, методы доказательства, проверки выводов и т. д. 
Биологические аналогии он сравнивал со строительными лесами, от которых за 
ненадобностью отказываются по окончании строительства. В своих исследованиях он 
не ограничивался подобными аналогиями, сочетая их со скрупулезным анализом 
громадного количества фактов, взятых из этнографии, истории и других социальных 
наук.
     Тем не менее, из всей фундаментальной и многоплановой системы Спенсера, 
изобилующей глубокими идеями и разнообразными фактами, в сознании научного 
сообщества и публики оседали, как правило, три формулы объяснения социальной 
эволюции: “естественный отбор” (который Спенсер вообще считал далеко не 
универсальным объяснительным принципом), “борьба за существование” и “выживание 
сильнейшего”. Хотя эти формулы действительно присутствовали у английского 
мыслителя, их удельный вес и значение в его теоретической системе часто 
преувеличивались, а их истолкование носило вульгарный и карикатурный характер у 
эпигонов и тех, кто нашел в них для себя удобное основание аморализма, 
беззакония и политической беспринципности.
     Различая два главных типа обществ – воинственный и промышленный, – Спенсер 
видел существенное различие в двух типах борьбы за существование; в первом 
случае речь идет о военных конфликтах и истреблении или порабощении 
побежденного победителем; во втором имеет место главным образом промышленная 
конкуренция, где побеждает “сильнейший” в отношении усердия, способностей и т. 
п., т. е. в области интеллектуальных и моральных качеств. Такого рода борьба 
является благом для всего общества, а не только для победителя, так как в 
результате растет интеллектуальный и моральный уровень общества в целом, объем 
общественного богатства. И наоборот, альтернативой такого естественного отбора 
является выживание и процветание “слабейших”, т. е. людей с низшими 
интеллектуально-моральными качествами, что ведет к деградации всего общества.
     Спенсер был противником “обязательной благотворительности”, т. е. 
государственного принудительного перераспределения социальных благ. Но он был 
сторонником благотворительности как частного дела, задача которого – “смягчать, 
поскольку это совместимо с другими целями, несправедливость природы” [9, 169]. 
Он был критиком социализма, представляющего собой “поощрение худших за счет 
лучших” и ведущего к росту бюрократического аппарата, ведающего распределением 
и перераспределением [10]. В то же время он был сторонником равенства, 
понимаемого как равная свобода индивидов и равенство перед законом. Он был 
противником вмешательства государства в экономическую и частную жизнь, считая 
правительство “неизбежным злом”. Но вместе с тем он доказывал усиление значения 
управленческих функций в современном обществе и первостепенную роль государства 
в защите прав его граждан.
     В изображении же ряда интерпретаторов Спенсер выглядел мизантропом, 
бесчувственным и жестокосердным человеком, призывающим холодно наблюдать за тем,
 как в борьбе за существование сильнейшие будут безжалостно пожирать слабейших 
невзирая ни на какие моральные и правовые нормы. Именно из подобной 
интерпретации некоторых сторонников и противников Спенсера и вырос один из 
ходячих стереотипов “социального дарвинизма”.
     Одним из представителей социального дарвинизма был уже упоминавшийся выше 
Уолтер Беджгот (1826–1877), взгляды которого сформировались в значительной мере 
независимо от теории Спенсера. (Не исключено, что теория конфликта самого 
Спенсера сформировалась отчасти под влиянием идей Беджгота.)
     В отличие от ряда других социал-дарвинистов Беджгот сознательно стремился 
применить идеи Дарвина к социальной теории. Не случайно его главное 
социологическое сочинение “Физика и политика” (1872) имеет подзаголовок “Мысли 
о применении принципов “естественного отбора” и “наследственности” к изучению 
политического общества”. Особенно важную роль естественный отбор в 
биологическом смысле играет в начальный период человеческой истории. “Можно 
возражать против принципа “естественного отбора” в других областях, но он 
несомненно господствует в ранней истории человечества: сильнейшие убивали 
слабейших как только могли”, – писал он [11, 442]. При этом “борьба за 
существование” в мире людей происходит не столько между индивидами, сколько 
между группами. Основными социальными законами Беджгот считал стремление одних 
наций к господству над другими и стремление одних социальных групп к господству 
над остальными внутри наций [там же, 457].
     Подчеркивая важнейшую роль межгрупповых конфликтов, Беджгот вместе с тем 
придавал огромное значение внутригрупповой сплоченности. Последняя, с его точки 
зрения, основана на подражании, которое он еще до Тарда считал сильнейшей