Естественный закон понимался вначале одновременно как божественный, 
нравственный, юридический, разумный и в какой-то мере искусственный в том 
смысле, что он установлен величайшим и искуснейшим Мастером – Богом, а также 
человеком, создающим нравственные и юридические законы. Изначально естественный 
закон выступал прежде всего как деонтологическая категория, как система норм 
поведения природных объектов и существ (включая человека), установленных Богом.
     Такое понимание было присуще, в частности, и Декарту, и Гоббсу, и 
выдающемуся натуралисту Бюффону, и многим другим философам и 
естествоиспытателям. Естественный онтологический закон считается либо созданным 
естественным деонтологическим, либо растворенным в нем. Мы читаем у Гоббса: 
“Закон естественный и закон моральный называют обычно еще и божественным” [6, 
320]. Отвечая на вопрос “Что такое естественный закон (law of nature)”, он 
говорит: “Естественный закон, lex naturalis, есть предписание, или найденное 
разумом (reason) общее правило, согласно которому человеку запрещается делать 
то, что пагубно для его жизни или что лишает его средств к ее сохранению, и 
пренебрегать тем, что он считает наилучшим средством для сохранения жизни” [7, 
98].
     При всех расхождениях Гоббса и Ричарда Камберленда, автора трактата “О 
естественных законах” (1672), в трактовке естественного состояния человека (по 
Гоббсу – антисоциального, по Камберленду – социального), они сходились в том, 
что естественные законы – это основополагающие нормы, установленные Творцом.
     Но Гоббс, как и многие другие новаторы XVI–XVII вв., истолковывает роль 
Бога в духе деизма. Признавая Бога первопричиной сущего, он вместе с тем 
обосновывает и чисто натуралистическое понимание “естественной” причинности, 
которое было характерно для тогдашнего естествознания, ориентированного прежде 
всего на механику. Хотя он использует понятие “естественные законы” как должные,
 как своего рода “божественно-разумно-нравственно-юридические” нормы, он в то 
же время упорно стремится исследовать универсальные связи реальности, 
онтологические законы, даже тогда, когда не называет их законами. Поэтому в его 
системе Бог и религия зачастую оказываются подверженными действию тех же 
законов, что и природа (включающая в себя общество).
     Важнейший шаг в обосновании идеи естественного онтологического закона как 
объекта науки сделал Спиноза, сформулировавший положение: “...Законы и правила 
природы, по которым все происходит и изменяется из одних форм в другие, везде и 
всегда одни и те же, а следовательно, и способ познания природы вещей, каковы 
бы они ни были, должен быть один и тот же, а именно – это должно быть познанием 
из универсальных законов и правил природы (Naturae leges et regulae)” [23, 455].
 Будучи пантеистом, Спиноза растворяет божественный закон (а также нравственный 
и юридический) в законе природы.
     Заслуга Руссо состоит в том, что он стремился провести различие между 
деонтологическим и онтологическим “естественным” законом, хотя и недостаточно 
последовательно. “Мы можем вполне ясно сказать относительно этого закона только 
вот что: чтобы он был законом, нужно не только, чтобы воля того, на кого он 
налагает обязательство, могла сознательно ему подчиниться; но, кроме того, 
чтобы он был естественным, нужно, чтобы он говорил голосом самой природы” [22, 
42].
     Понятие закона было основным и для Монтескье, который даже выносит его в 
заглавие своего самого знаменитого сочинения. “Законы в самом широком значении 
этого слова суть необходимые отношения, вытекающие из природы вещей; в этом 
смысле все, что существует, имеет свои законы: они есть и у божества, и у мира 
материального, и у существ сверхчеловеческого разума, и у животных, и у 
человека” [5, 163]. В этих словах Монтескье выражено онтологическое понимание 
закона, характерное для зарождавшейся науки об обществе.
     Монтескье был убежденным детерминистом. Образцом законосообразности для 
него был физический мир. Судя по всему, он полагал, что хотя “мир разумных 
существ далеко еще не управляется с таким совершенством, как мир физический” 
[там же, 164], когда-нибудь “естественные” и “неизменные” законы в обществе 
будут действовать столь же однозначно, как в природе. Неудивительно, что он 
подчеркивал определяющее значение географической среды, особенно климата, в 
жизни общества.
     Монтескье утверждал, что частные законы и причины подчинены общим: 
“Существуют общие причины как морального, так и физического порядка, которые 
действуют в каждой монархии, возвышают ее, поддерживают или низвергают; все 
случайности подчинены этим причинам. Если случайно проигранная битва, т. е. 
частная причина, погубила государство, то это значит, что была общая причина, 
приведшая к тому, что данное государство должно было погибнуть вследствие одной 
проигранной битвы. Одним словом, все частные причины зависят от некоторого 
всеобщего начала” [24, 128–129].
     Эти идеи Монтескье стали основополагающими для социологии. Но и он не мог 
избавиться от смешения онтологических и деонтологических законов, трактуя их то 
как реальные отношения, то как нравственные и юридические нормы.
     Фундаментальное различие законов долженствования (“императивов”) и 
“законов природы” обосновал Кант. Он исходил из того, что законы природы, 
эмпирические законы постигаются эмпирическим (опытным) путем, но это возможно 
лишь благодаря тому, что они соответствуют априорным (доопытным) законам 
рассудка; только благодаря им “явления составляют некоторую природу и делаются 
предметами опыта...” [25, 484]. Сами понятия “природы” и “естественного” 
формируются, по Канту, априорными законами рассудка. “Под природой (в 
эмпирическом смысле) мы разумеем связь существования явлений по необходимым 
правилам, т. е. по законам. Следовательно, существуют определенные законы, и