гражданину, действующему в соответствии с конституцией и уголовным кодексом.
     Деонтологическое понятие закона (закона должного) в истории долгое время 
доминировало над понятием закона онтологического (закона сущего). И хотя 
различие между ними осознавалось еще в древности, более или менее основательно 
они разделились лишь в новое время, в результате великой научной революции 
XVI–XVII вв.
     Наука имеет дело с онтологическими законами. Социология формировалась как 
научное знание социальных законов, т. е. законов, действующих в социальной 
реальности. Эту реальность предшественники социологии считали частью общей 
системы природы. Поэтому они предполагали, что и в ней, как и в природе в целом,
 действуют неизменные и всеобщие “естественные законы”.
     Такое естественнонаучное понимание закона противостояло 
провиденциалистскому взгляду, согласно которому структура и развитие общества 
определяются извне замыслом и волей божественного провидения.
     Научное понятие закона существенно отличалось также от понятия судьбы, 
хотя и было в одном отношении сходно с ним. Как и научный закон, судьба – не 
нормативная, а онтологическая категория. Но судьба темна, иррациональна и 
непостижима, ее можно лишь угадать, но ее невозможно исследовать и рационально 
объяснить [18, 158–159]. Закон же в принципе доступен познанию, в нем есть своя 
рациональная логика, которая усилиями человека может быть поставлена ему на 
службу.
     Уже в античности существовала идея детерминизма и различия между 
онтологическим и деонтологическим законами. Так, в древнегреческой философии 
различались и противопоставлялись понятия “номос” (“закон”) и “тесис” 
(“установление”), с одной стороны, и “фюсис” (“природа”) – с другой. Первые два 
понятия выражали идею деонтологического закона, а третье – онтологического. 
Идея детерминизма присутствовала в представлении греков о Космосе: как об 
упорядоченном, организованном и гармоническом целом.
     Особенно значительный вклад в разработку идей детерминизма и научного 
онтологического закона внес Аристотель, утверждавший, что “всякое определение и 
всякая наука имеют дело с общим...” [19, 273]. Он разработал широко известное 
учение о причинности, согласно которому существуют четыре вида причин: 1) 
причина как форма, как сущность, в силу которой вещь именно такова, какова она 
есть; 2) материальная причина, субстрат – то, из чего вещь возникает; 3) 
движущая причина, источник движения (“творящее” начало); 4) целевая причина – 
то, ради чего что-либо осуществляется [20, 87–88 и сл.]. Хотя Аристотель 
признавал существование не только имманентных, внутренне присущих природе 
причин, но и трансцендентных, божественных (воплощенных, в частности, в 
категориях “перводвигатель”, “форма форм” и т. п.), он ясно осознавал 
специфический характер естественных причин и законов, изучаемых наукой.
     В средние века положение меняется. Природа перестает восприниматься как 
самоорганизующееся и самоценное начало, содержащее в себе свои собственные 
законы и причины; соответственно и наука о природе утрачивает то значение, 
которое она имела в античную эпоху. Согласно средневековому воззрению, “...
Природа не есть нечто самостоятельное, несущее в себе свою цель и свой закон... 
Учение о божественном всемогуществе оказывается связанным с тенденцией к 
ликвидации самостоятельности природы, поскольку благодаря своему всемогуществу 
бог может действовать вопреки естественному порядку” [21, 394].
     Закон природы оказывается непостижимым и в известном смысле не 
существующим для средневекового мировоззрения. Его место занимает чудо, 
постижимое не знанием, а верой. Не случайно и собственно естественнонаучные 
интересы, находящиеся на периферии интересов теологических, направлены не 
столько на устойчивое и повторяющееся в природе, сколько на всякого рода 
диковинки, “чудеса” и аномалии. Считается, что управляемая божественной волей 
природа, согласно этой же воле, может или служить человеку или наказывать его. 
Человек, его совершенствование и спасение оказываются целью природы. Ее 
объяснение поэтому предполагает, помимо Бога-творца, человека-цель.
     Великая научная революция, совершенная Коперником, Галилеем, Ньютоном, 
Декартом, Ф. Бэконом и др., привела к тому, что природа постепенно стала 
рассматриваться как causa sui, причина самой себя. На смену теистическому 
волюнтаризму, объясняющему природные и социальные процессы волей всемогущего 
Бога, приходит природный, естественный детерминизм. Правда, ученые не сразу 
отказываются от признания роли божественного фактора. Но они все чаще трактуют 
этот фактор либо с позиций деизма, рассматривая его лишь в качестве 
божественного первотолчка, после которого природа развивается по своим 
собственным законам, либо с позиций пантеизма, растворяя божественное начало в 
природном. В обоих случаях речь уже не идет, как ранее, о concursus Dei, 
соприсутствии Бога, постоянно оказывающего воздействие на природное и 
социальное бытие.
     Природа постепенно становится не только причиной самой себя, но и причиной 
многих других сфер бытия. Отсюда выдвижение и всеобщее распространение понятия 
“естественного”. Мыслители и ученые XVI–XVIII вв. говорят не только о 
“естественном состоянии” (о котором шла речь выше) и его 
идеально-гипотетических признаках, но и о “естественном праве”, “естественной 
морали”, “естественной политике”, “естественной экономике” и даже о 
“естественной религии”. В этом ряду находится и понятие “естественного закона”.
     Первоначально выражение “естественный закон” было чрезвычайно многозначно 
и неопределенно. Это отмечал еще Руссо: “Раз мы так мало знаем природу и так 
неодинаково понимаем смысл слова закон, то очень трудно будет прийти к 
соглашению относительно верного определения естественного закона” [22, 42].