оправданием для институализации рабства и господства белого населения.6
    Этноцентрические реакции европейцев, впервые столкнувшихся с африканцами, 
подготовили почву для неверного восприятия сексуальности чернокожих в период 
рабства. Европейцы относились к африканским обычаям с отвращением и страхом, 
сравнивая сексуальные манеры поведения африканцев с поведением обезьян. Взгляд 
на чернокожих как на животноподобных гиперсексуальных «варваров» послужил для 
белых рабовладельцев логическим объяснением собственной тирании и бесчеловечной 
эксплуатации по отношению к чернокожим рабам.
    Дихотомия мадонны/проститутки во взглядах на женскую сексуальность приняла 
совершенно гипертрофированные формы в отношении чернокожих рабынь. 
Олицетворением чернокожей женщины стал образ Джезебел — распутной и сексуально 
ненасытной соблазнительницы. В глазах рабовладельцев этот образ явился 
оправданием того положения, в которое они поставили чернокожих женщин. Рабыни 
были лишены достаточного количества одежды, чтобы прикрывать свое тело 
«пристойным образом». А трудовые повинности рабынь на плантациях и в особняках 
их владельцев часто требовали от них поднимать юбки выше колен, чего никогда бы 
не сделала «приличная» женщина. Рабы были лишены возможности распоряжаться 
своим собственным телом. На невольничьих рынках их раздевали догола, так чтобы 
покупатели могли рассмотреть их тело в подробностях, включая гениталии, как 
принято при покупке скота. Иррациональный довод, согласно которому ни одна 
уважающая себя женщина не позволит выставлять себя напоказ таким образом, 
использовался белыми в качестве свидетельства распутной натуры чернокожих 
женщин.
    Рабовладельцы открыто обсуждали детородный потенциал своих рабынь. Они 
организовывали для рабынь «скрещивание», принуждая их к беспорядочным половым 
связям. И тем самым стереотип Джезебел укреплялся еще больше. Белые мужчины 
(включая солдат времен Гражданской войны, насиловавших рабынь во время 
мародерства в захваченных городах и на плантациях) были свободны от всякой 
ответственности и не чувствовали никакой вины в сексуальном насилии и 
эксплуатации чернокожих женщин. В связях с рабынями они находили выход для 
своей сексуальности на стороне от своих жен, скованных жесткими рамками морали.
    Стереотип «няньки» играл для рабовладельцев роль противовеса образу 
Джезебел. Новый образ являл для них пример достигнутого ими успеха в приручении 
сексуальности чернокожих женщин. Нянька должна была быть преданной, покорной и 
асексуальной. Она готовила пищу, убирала дом и ухаживала за белыми детьми, а 
нередко даже кормила младенцев. Избавленные от этих хлопот благодаря трудам 
няньки, многие белые женщины могли поддерживать свой утонченный женственный 
образ.
    Мужским дополнением образа Джезебел являлся стереотип гиперсексуального и 
потенциально жестокого «самца». Белые мужчины смотрели на такого чернокожего 
мужчину как на могучее животное. Они эксплуатировали его физическую силу в 
работе, а также его способности к размножению с помощью мифического, огромного 
по сравнению с белым, пениса. С одной стороны, белые рабовладельцы находились в 
экономической зависимости от физической силы и сексуальной производительности 
чернокожих мужчин, но в то же время они боялись в них этих самых качеств. Их 
собственные измышления об опасности соблазнения чернокожими рабами белых женщин 
и расистская логика служили оправданием для использования средств контроля 
чернокожего мужского населения. Для рабовладельцев это была защита от угрозы, 
порождаемой их собственными стереотипами. В период рабства чернокожих мужчин 
безнаказанно избивали, секли розгами, кастрировали и линчевали. После 
освобождения чернокожие рабы получили больше возможностей устраивать свою 
собственную жизнь, однако линчевание чернокожих мужчин и насилование женщин 
продолжалось. Сложившаяся ситуация помогала поддерживать социальный контроль 
над теми, кто осмеливался нарушать нормы господствующей белой морали (Douglas, 
1999; Wyatt, 1997).
Кросс-культурная перспектива: социальные нормы и сексуальное разнообразие.
    В чем выражается нормальное сексуальное поведение? У многих из нас есть 
собственные представления о норме и ее нарушениях в этой области. Однако 
значение конкретного действия (сексуального или иного рода) нередко может быть 
до конца понято только при рассмотрении культурного и исторического контекста, 
в котором оно совершено. Культурное разнообразие народов мира настолько велико, 
что даже представления о том, что является сексуально возбуждающим, в разных 
культурах существенно различаются. Так, например, женская грудь часто вызывает 
сексуальное возбуждение у западных мужчин, однако ее вид не вызывает никакого 
эротического интереса у мужчин Новой Гвинеи. Более того, смысл и значимость тех 
или иных проявлений сексуальной активности чрезвычайно различаются от одной 
культуры к другой. В некоторых обществах, таких как сообщество мангайя в 
Полинезии, сексу придается первостепенное значение. В других же, к которым, в 
частности, относится сообщество манус в Новой Гвинее, практически любые формы 
сексуального поведения считаются нежелательными и постыдными.
    Свойственное различным культурам разнообразие сексуальных проявлений, 
однако, может завуалировать для нас фундаментальную общность, 
распространяющуюся на все без исключения формы социальной организации. Во всех 
обществах существуют правила, регулирующие сексуальное поведение. Очевидно, что 
конкретное содержание этих правил в разных культурах может быть различным. 
Однако ни в одном обществе не принято предоставлять сексуальности проявляться 
свободно, без ограничения какими-либо правилами. «Каждое общество формирует, 
структурирует и ограничивает развитие и выражение сексуальности для всех своих 
членов» (Beach, 1978, р. 116).
Сексуальное и культурное разнообразие в мире.