а разговоры 
со мной. Увидев однажды вечером Тыкву, входящую в холл окейи, с прической 
начинающей гейши, так называемой момоварэ – «разделенный персик», – я 
почувствовала разочарование и ревность. Наши глаза на мгновение встретились, и 
она смогла догадаться о произведенном на меня впечатлении. С волосами, 
зачесанными от висков наверх, она напоминала молодую женщину, несмотря на свое 
все еще детское лицо. Теперь Тыкву будут представлять, как гейшу, а я 
по-прежнему останусь в тени и даже не смогу ничего спросить о ее новой жизни.

В тот же день Тыкву одели как начинающую гейшу, и она впервые пошла с Хацумомо 
в чайный дом Мизуки на церемонию скрепления их сестринского союза. На этой 
церемонии присутствовали еще Мама и Анти, меня, конечно, не позвали. Но я 
провожала их в холле и видела, как Тыква в потрясающе красивом черном кимоно с 
гербом окейи Нитта и золотым поясом спускалась вниз в сопровождении служанок. 
Ее лицо впервые покрывала белая тональная пудра. Мне казалось, что с 
великолепной прической и накрашенными губами она должна быть горда собой и 
невозмутима, но она выглядела более обеспокоенной, чем когда-либо. Громоздкое 
кимоно начинающей гейши делало ее походку очень неуклюжей. Мама дала Анти 
фотоаппарат и попросила ее сфотографировать Тыкву в тот момент, когда ей 
впервые высекут кремнем искру за спиной. Мы все в это время находились в холле, 
вне поля зрения объектива. Служанки поддерживали Тыкву под руки, когда она 
засовывала ноги в высокие деревянные туфли окобо – неотъемлемую принадлежность 
наряда начинающей гейши. Затем Мама подошла к Тыкве и встала в такую позу, 
словно она высекает искру из кремня, хотя обычно это делала Анти или кто-нибудь 
из служанок. После съемки Тыква сделала несколько шагов в сторону двери и 
оглянулась. Остальные готовы были последовать за ней, но она виновато 
посмотрела на меня, словно говоря, как ей неудобно, что все происходит таким 
образом.

В конце дня Тыкву уже представляли под ее новым именем – Хацумийо. «Хацу» взято 
из имени Хацумомо, и хотя связь с именем такой известной гейши, как Хацумомо, 
должна была помочь Тыкве в карьере, но этого в конечном счете не произошло. 
Очень немногие знали ее новое имя, и даже те, кто знал, часто называли ее по 
привычке Тыквой.

Мне ужасно хотелось рассказать Мамехе о дебюте Тыквы. Но в последнее время она 
часто ездила в Токио по просьбе своего данны, и мы не виделись около полугода. 
После возвращения прошло еще несколько недель, прежде чем у нее появилось время 
пригласить меня к себе в апартаменты. Увидев меня, служанка открыла рот от 
удивления, то же самое произошло и с Мамехой, вышедшей спустя минуту навстречу 
мне. Я не могла понять, в чем дело. А когда упала на колени, кланяясь ей и 
говоря о большой чести для меня видеть ее снова, она практически не обратила 
внимания на мое приветствие.

– О боже, неужели мы так давно не виделись, – сказала она своей служанке. – Я с 
трудом ее узнала.

– Я рада от вас это слышать, госпожа, – ответила Тацуми. – Я думала, что-то 
случилось с моими глазами.

Очевидно, за шесть месяцев их отсутствия я изменилась больше, чем предполагала. 
Мамеха попросила меня повертеть головой в разные стороны, приговаривая при 
этом:
– Боже, она превратилась в молодую женщину! Тацуми измерила руками мои талию и 
бедра и 
сказала:
– Несомненно, кимоно на ней будет сидеть, как носок на ноге.

По ее доброжелательной улыбке я поняла, что это комплимент.

Наконец Мамеха попросила Тацуми отвести меня в дальнюю комнату и подобрать мне 
кимоно для примерки. Я пришла к ним в бело-голубом хлопчатобумажном школьном 
платье, а Тацуми переодела меня в темно-синее шелковое кимоно с орнаментом из 
крошечных колес золотистого цвета. Это было не самое красивое кимоно из 
виденных мною ранее, но, оглядывая себя в зеркале в полный рост в тот момент, 
когда Тацуми повязывала мне яркий зеленый пояс вокруг талии, я с удовольствием 
отметила, что, если не брать в расчет мою невзрачную прическу, я могла бы 
вполне сойти за молодую начинающую гейшу, готовую отправиться на вечеринку. Я 
горделиво вышла из комнаты, и Мамеха восхищенно вздохнула. Она поднялась с 
колен, положила носовой платок в рукав платья и пошла прямо по направлению к 
двери, где надела зеленые лакированные сари и, обернувшись, посмотрела на меня 
через плечо.

Я совершенно не знала, куда мы идем, но одно то, что я пойду по улице с Мамехой,
 доставляло мне огромную радость. Служанка выставила мне пару лакированных сари 
светло-серого цвета. Я обулась и пошла вслед за Мамехой по лестнице. Мы вышли 
на улицу, и одна пожилая женщина замедлила шаг, кланяясь Мамехе, а затем 
обернулась и поклонилась мне. Я не знала, как мне на это реагировать. Обычно на 
меня на улице никто не обращал внимания. Солнце светило прямо в глаза, и я даже 
не могла понять, знаю я эту женщину или нет, но поклонилась в ответ. Возможно, 
это одна из моих учительниц, подумала я, но спустя какое-то время ситуация 
повторилась, на сей раз с молодой, очень н