кровь на пол в комнате, где чистили рыбу.

– Если вы боитесь, что ее плевки могут смыть рыбьи кишки, – сказал господин 
Танака, – возьмите их домой. У меня их еще много.

– Дело не в рыбьих кишках, господин.

– Я могу вас заверить, ее кровь – самое чистое из всего побывавшего на этом 
полу, с тех пор как мы с вами родились. Так что давай, – сказал господин Танака,
 на этот раз обращаясь ко мне, – сплевывай.

Я в растерянности сидела на скользком столе и не знала, как поступить. С одной 
стороны, я боялась ослушаться господина Танака, но с другой, не могла набраться 
смелости сплюнуть на пол. Ситуацию разрядил один из присутствующих мужчин, 
который закрыл одну ноздрю пальцем и высморкался на пол. От отвращения, не в 
силах больше удерживать что-либо во рту, я выплюнула кровь. Все мужчины, кроме 
помощника господина Танака по имени Суджи, с неприязнью отвернулись и вышли из 
комнаты. Господин Танака велел Суджи привести доктора Миура.

– Я не знаю, где его искать, – сказал Суджи, но, как мне показалось, он просто 
не хотел мне помочь.

Я сказала господину Танака, что доктор совсем недавно был у нас дома.

– А где твой дом? – спросил господин Танака.

– Это маленький подвыпивший домик на скалах.

– Что значит 
«подвыпивший»?
– Просто он стоит, склонившись на один бок, словно много выпил.

Господин Танака явно не представлял, как можно воспользоваться этой информацией.

– Итак, Суджи, иди к подвыпившему дому Сакамото и посмотри, там ли доктор Миура.
 Думаю, тебе не составит труда его найти. Прислушивайся к звукам, и если 
услышишь крики, то скорее всего это доктор Миура осматривает своего пациента.

Я думала, отправив помощника за доктором, господин Танака вернется к своей 
работе, но вместо этого он долго стоял около стола и внимательно смотрел на 
меня. Я почувствовала, как у меня начинает гореть лицо. Наконец он произнес 
слова, показавшиеся мне очень 
умными:
– Зато у тебя на лице теперь появился баклажан, маленькая дочь Сакамото.

Он подошел к столу, достал из ящика маленькое зеркальце и протянул его мне. Мои 
губы опухли, посинели и стали похожими на баклажан.

– Но что меня действительно интересует, – продолжал он, – так это откуда у тебя 
такие необыкновенные глаза и почему ты совсем не похожа на 
отца?
– У меня мамины глаза, – ответила я, – а лицо отца до такой степени покрыто 
морщинами, что я и не знаю, как он на самом деле выглядит.

– Когда-нибудь у тебя тоже появятся морщины.

– Но некоторые морщины – его заслуга. Его затылок такой же старый, но гладкий, 
как яйцо.

– Не очень хорошо так говорить об отце, но я полагаю, все это правда.

Его следующие слова вогнали меня в 
краску:
– Тогда скажи, как старый морщинистый человек с яйцом вместо головы может иметь 
такую красивую 
дочь?
Годы спустя меня называли красивой так часто, что я даже не помню, кто и когда 
это делал, ведь гейш всегда называют красивыми, независимо оттого, являются они 
таковыми или нет. Но тогда я еще не знала о существовании гейш, и когда 
господин Танака сказал мне, что я красива, я поверила в это.

После того как доктор Миура подлечил мои губы, я купила ладан, за которым 
послал меня отец, и возвращалась домой в состоянии невероятного возбуждения. Я 
даже не могла вообразить, что во мне, как в муравейнике, может развиться такая 
активность. Мне, наверное, было бы легче, если бы я сосредоточилась на чем-то 
одном, но мне это не удавалось. Меня мотало из стороны в сторону, как лист 
бумаги на ветру. Между грустными мыслями о маме, о разбитых губах роились 
приятные мысли о господине Танака. Я пошла к скалам и долго смотрела на море, 
где даже после шторма волны напоминали острые камни, а небо приобрело 
коричневатый цвет грязи. Убедившись, что никто меня не видит, я прижала ладан к 
груди и стала произносить имя господина Танака до тех пор, пока оно не 
зазвучало, как некая