пользование карточек и так далее. Мы действительно делали 
это, как и любая другая окейя в Джионе. Наша вина, полагаю, заключалась в том, 
что мы жили лучше других.

К счастью, вернулась Мама. Мне показалось, она совсем не удивилась, увидев 
военного полицейского. Она вела себя по отношению к нему лучше, чем к самому 
почетному гостю. Она провела его в приемную и угостила лучшим чаем. Дверь 
оставалась закрытой, но я могла слышать кое-что из их длинной беседы. Когда она 
вышла, чтобы взять что-то, она тихонько сказала 
мне:
– Генерала Тоттори арестовали этим утром. Нужно спешить и спрятать наши лучшие 
вещи, иначе завтра их отберут.

Когда-то в Йоридо в теплые весенние дни я ходила плавать, а после этого лежала 
на скалах рядом с озером и ловила солнечное тепло. Но когда солнце неожиданно 
скрывалось за облаками, а это случалось довольно часто, холодный воздух, словно 
металл, обволакивал мою кожу. Казалось, сейчас тоже скрылось солнце, и я 
вынуждена стоять голая и мокрая на леденящем ветру. Спустя неделю после визита 
полицейского наша окейя лишилась того, что другие семьи потеряли давным-давно, 
а именно: запасов продуктов, нижнего белья и так далее. Мы всегда обеспечивали 
Мамеху чаем, а сейчас ее запасы оказались лучше наших, и теперь она помогала 
нам. К концу месяца ассоциация соседей конфисковала у нас много керамики и 
свитков, чтобы продать их на так называемом «сером рынке», отличавшемся от 
«черного рынка». На «черном рынке» продавались такие вещи, как топливо, масло, 
продукты, металлы и так далее. Большинство из этих позиций не разрешалось 
продавать. «Серый рынок» был более легальным. На нем торговали в основном 
домашние хозяйки, желавшие избавиться от дорогих вещей и заработать наличность. 
Наши же вещи продавались, чтобы наказать нас, а наличность предназначалась для 
других. Глава нашей соседской ассоциации – хозяйка соседней окейи – чувствовала 
себя очень неудобно, когда пришла забирать наши вещи. Но военная полиция 
приказала ей, и она не посмела ослушаться.

Если первые годы войны напоминали рискованное путешествие по морю, то где-то к 
середине 1943 года мы поняли, что волны стали слишком высокими, чтобы спастись. 
Мы не исключали, что будем погребены, как это произошло со многими. Все стали 
волноваться относительно исхода войны. Что-то напоминающее шутку я услышала в 
этот период от гейши Райхи. В течение нескольких месяцев ходили слухи, что 
военное правительство планирует взорвать все кварталы гейш в Японии. Нас 
интересовало, что же станет с нами, как неожиданно заговорила 
Райха:
– У нас нет времени думать об этом, – сказала она. – Ничто не может быть 
мрачнее будущего, за исключением разве что прошлого.

Вам это может показаться совсем не смешным, но в тот вечер мы смеялись до слез. 
В один прекрасный день кварталы гейш будут закрыты. Когда это произойдет, нам, 
скорее всего, придется работать на фабриках. Чтобы вы могли представить жизнь 
на фабриках, позвольте мне рассказать о подруге Хацумомо Корин.

Прошлой весной с Корин произошла катастрофа, которой очень боялась каждая гейша 
в Джионе. Служанка, готовившая ванну в ее окейе, попыталась сжечь газеты, чтобы 
нагреть воду, и устроила пожар. Вся окейя сгорела, в том числе и коллекция 
кимоно. Корин вынуждена была пойти работать на фабрику. Она вставляла линзы в 
боевую технику, используемую при сбрасывании бомб с самолетов. Время от времени 
она приезжала в Джион. Спустя несколько месяцев мы были потрясены тем, как она 
изменилась. И дело не в том, что она чувствовала себя все более несчастной, мы 
все себя так чувствовали. Но у нее появился кашель, ставший частью ее натуры, 
как песня у птицы. А ее кожа приобрела такой оттенок, словно она искупалась в 
чернилах, потому что на фабриках использовался уголь низкого качества. Бедной 
Корин приходилось работать в две смены, потому что за одну смену она получала 
всего тарелку жидкого супа с несколькими