учала 
музыка, и я поняла: сейчас будет танцевать Мамеха. Я смотрела ее танец не 
больше пяти минут и тем не менее никогда не забуду впечатления, которое он на 
меня произвел. Большинство танцев школы Иннуэ связаны с той или иной историей. 
История этого танца «Придворный возвращается к своей жене» основывалась на 
китайской поэме о придворном, общающемся с женщиной из императорской семьи. 
Однажды его жена прячется рядом с дворцом, пытаясь выяснить, где ее муж 
проводит время. Наконец, она видит, как он прощается со своей любовницей. Но за 
ночь, проведенную на улице, она простужается, заболевает и вскоре умирает. 
Мамеха играла жену, умирающую от простуды, а гейша Конако – роль ее мужа, 
придворного. Я смотрела танец с того момента, когда придворный прощается с 
любовницей. Он изображает благодарность ей за проведенную вместе ночь, а затем 
идет навстречу восходящему солнцу, чтобы взять у него немного тепла для своей 
любимой. В этот момент начала танцевать Мамеха, невидимая мужем и любовницей. 
То ли Мамеха так красиво танцевала, то ли сама история была очень трогательной, 
но меня переполнило чувство грусти, словно я сама оказалась жертвой этого 
ужасного предательства. В конце танца солнечный свет заполнил сцену, а Мамеха 
подошла к группе деревьев и начала танцевать сцену смерти. С этого момента было 
невыносимо грустно продолжать смотреть танец, да и мне следовало идти в 
гримерную и готовиться к следующему выходу. Во время каждого представления в 
течение следующего месяца я готовилась к своему выходу, вспоминая «Придворный 
возвращается к своей жене», пока не начинала слышать тихую мелодию грусти.

Однажды, в последнюю неделю представлений, мы с Мамехой задержались в гримерной,
 разговаривая с другой гейшей, и когда вышли из театра, уже никого не было. Но 
на улице водитель в форме выскочил из машины и открыл перед нами заднюю дверь. 
Мы хотели пройти мимо, но вдруг откуда-то появился Нобу.

– Нобу-сан, – сказала Мамеха, – я уже начала переживать, что вам больше не 
интересно общество Саюри. Каждый день в течение прошлого месяца мы надеялись, 
что вы объявитесь...

– Как вы можете жаловаться, что я заставляю вас ждать? Я уже жду вас около часа.

– Вы только что смотрели Танцы? – спросила Мамеха. – Саюри у нас стала звездой.

– Я не только что смотрел Танцы, – сказал Нобу. – Я ушел из театра уже час 
назад. За это время успел позвонить и отправить водителя купить кое-что для 
меня. – Нобу постучал в окно машины, и водитель передал ему крошечный пакет из 
серебряной фольги. Он повернулся ко мне, а я поклонилась и сказала, что очень 
рада его 
видеть
– Ты очень талантливая танцовщица, Саюри. Обычно я не делаю подарков просто так,
 – сказал он, – хотя бывают исключения. Возможно, поэтому Мамеха и другие гейши 
в Джионе не любят меня так, как других мужчин.

– Нобу-сан! – сказала Мамеха. – Как вы могли предположить 
такое?
– Я прекрасно знаю, что нравится гейшам. Пока мужчина дарит вам подарки, вы 
готовы терпеть любые глупости. Нобу протянул мне пакет.

– Нобу-сан, какие глупости, по-вашему, я должна терпеть? – спросила я.

Я хотела пошутить, но Нобу не понял.

– Разве я не сказал, что отличаюсь от других мужчин, – пробурчал он. – Если ты 
хочешь получить этот подарок, возьми его, пока я не передумал.

Я поблагодарила Нобу и приняла пакет, а он опять постучал в окно машины. 
Водитель выскочил из машины и открыл ему дверь.

Мы кланялись до тех пор, пока машина не скрылась за углом, после чего Мамеха 
повела меня в сад Театра Кабуреньо. Мы сели на каменную скамейку и раскрыли 
пакет, подаренный мне Нобу. В нем лежала крошечная коробочка, запакованная в 
золотую фольгу с названием дорогого ювелирного магазина. В коробочке лежал 
рубин размером с персиковую косточку, похожий на огромную каплю крови, 
переливающуюся на солнце.

– Я вижу, как ты волнуешься, – сказала Мамеха, – и очень рада за тебя. Но не 
радуйся слишком сильно. В твоей жизни, уверена, будут другие камни, много 
драгоценных камней, но у тебя никогда не появится больше такой возможности. 
Отнеси этот рубин в свою окейю и отдай его Маме.

Видеть этот прекрасный камень, то, как он отражает солнечные лучи, и 
представить Маму с ее болезненными желтыми глазами... Отдать камень ей 
равнозначно тому, что одеть барсука в шелка. Но, конечно, надо повиноваться 
Мамехе.

– Когда будешь отдавать ей камень, – продолжила она, – скажи как можно более 
ласково: «Мама, мне такой камень совсем не нужен, и я была бы рада, если бы вы 
приняли его. За эти годы я причинила вам слишком много беспокойства...» Но не 
говори больше ничего, иначе она сочтет тебя саркастичной.

Когда я позже сидела в своей комнате, пытаясь написать благодарственное письмо 
Нобу, мое настроение становилось все хуже и хуже. Если бы Мамеха сама попросила 
у меня этот камень, я бы с удовольствием ей его отдала, но отдать его Маме! Мне 
очень нравился Нобу, и было неприятно, что его дорогой подарок достанется такой 
женщин