три, а мужчина один, в целом рисунок  вряд  ли
корректно было бы по аналогии с предыдущими шифровать как 3-1, но,  ско-
рее, как 33три инь или, точнее, тройное инь, тем более что  изображенные
женщины, судя  по  надписи,  являются  сестрами  (в  китайской  традиции
братья-сестры всегда почитались за одно целое, части одного тела,  ветви
одного дерева) и тройное ян. Ян согласно китайскому  пониманию  триедино
(гораздо более, чем инь, ибо ян - это нечет).
   Тройка, благодаря анатомии мужского полового органа, использовалась в
качестве его непосредственного символа. Фаллической же символикой  обла-
дали и разделенные на три части треногие или тригорлые  сосуды  (элемент
одновременной трансформации и совмещения  символов,  т.  к.  вообще  со-
суд-аллегория женщины).
   Знаковая философичность рисунка с  тремя  сестрами  не  заканчивается
только на коде. Немаловажен также еще и тот факт, что сестры растягивают
юношу на трех уровнях: одна - за руку, другая - за торс на уровне  груди
и третья - за пенис. Эта схема полностью совпадает с традиционным даосс-
ким разделением человека на три секции: верхняя - голова и руки, средняя
- грудь и нижняя - живот и ноги. Священным центром каждой секции являет-
ся так называемое "киноварное поле". В "киноварных полях"  человеческого
тела обитают высшие боги даосского пантеона. Там же обитают и  вредонос-
ные черви (они же трупы) - сань чун (они же сань ши). Чтобы питать богов
и изгонять червяков, нужно не есть ни мяса, ни злаков, но гонять по всем
трем "киноварным полям" ци и концентрировать в них цзин - сущностное ве-
щество обоих полов.
   В данном случае на этой "весенней картинке"  мужчина  (не  исключено,
что это бессмертный) как истинный центр в состоянии "у вэй" ("недеяние")
всеми тремя "киноварными полями" "общается" с тремя возбужденными  дама-
ми.
   Хотя в целом китайская живопись, безусловно, тяготеет к схемам: триг-
раммам, гексограммам, к иероглифу как универсальному знаку,  содержащему
в себе изобразительное начало, в ней порой легко обнаружить  и  числовые
пристрастия: всякие тройки, пятерки, восьмерки, девятки, но все-таки  не
стоит этим чрезмерно увлекаться, дабы избежать возможной  тенденциознос-
ти. Например, в одной из сцен с качелями всего присутствуют четыре  жен-
щины и один мужчина: одна женщина качается, одна ее раскачивает и две  -
по бокам - наблюдают. Теоретически можно было бы  порассуждать  на  тему
соотношения 4-1: четыре стороны и один центр - привычная  китайская  мо-
дель мира, однако вряд ли это следует делать, ибо сам характер изображе-
ния не убеждает в необходимости подобных умозаключений.
   Не стоит, может быть, искать скрытых подсмыслов и в акварели  XIX  в.
из Вашингтонского собрания. Метафизика здесь может как быть,  так  и  не
быть, во всяком случае, она не ясна. Возможно, это просто  живые  эроти-
ческие игры пятерых.
   И наконец еще один пример. На одном из свитков изображены один мужчи-
на и десять женщин: одна - в процессе коитуса, три стоят рядом и шестеро
любуются луной. Обслужить подряд десяток женщин-таков, как известно, да-
осский идеал. Однако трудно быть уверенным, что в данном случае  изобра-
жение как-то с ним связано, хотя, с другой стороны, исключить этого тоже
нельзя.
   Все эти групповые, с нашей точки зрения, непристойности, которые час-
то можно видеть на "чунь гун ту", в равной степени связаны и со знаковы-
ми системами "Канона перемен", и с даосскими,  свободными  от  ханжеских
условностей, идеями и практиками, и с конкретными социальными  условиями
жизни, т.е. связаны с патриархальным, пуританским, как принято  его  ха-
рактеризовать, конфуцианством, с его семейными обычаями и моралью.
   Китайские "чунь гун ту" по своему материалу, по сюжетике - это совсем
не то же самое, что японские сцены "Зеленых  кварталов".  Без  сомнения,
веселые дома с певичками были в Срединном государстве, однако происходя-
щее внутри полигамных семей могло  быть,  и  подчас  бывало,  развратнее
(опять-таки с нашей точки зрения) любого веселого дома. То есть  привыч-
ного для европейцев, людей христианской культуры, разделения  на  любовь
благонравную, чистую, и, естественно, пресную, у семейного очага, и  лю-
бовь, вернее, даже и не любовь, а просто секс,  безнравственный,  пороч-
ный, но зато увлекательный, полный жгучих и томящих ощущений,  -  такого
разделения китайская традиция не знала.
   Более того, эротические способности, богатое умение, т.е.  развращен-
ность, с точки зрения христианского благочестия, считались одним из  са-
мых ценных качеств благонравной жены-китаянки. Такова  функция  женщины:
холить и лелеять своего господина, и чем лучше у нее это получается, тем
больше ей почета, - вполне разумно. Жена должна не только ублажать  мужа
всеми возможными и даже в нашем понимании уж совсем невозможными  спосо-
бами, ни от чего не отказываясь, но еще и, если он хочет, подготавливать
для него других женщин, причем не только в периоды собственных недомога-
ний, мирволить к любовницам, наложницам, к  приглянувшимся  служанкам  и
т.д.
   Однако, с точки зрения эгоистических позиций женщины, такое эротичес-
кое самоуничижение способно в результате обернуться колоссальным выигры-
шем. В этом вопросе опять сливаются воедино религиознодаосское  и  соци-
альное. Вся эротическая "борьба" есть борьба за сперму. Это важно с точ-
ки зрения реальной жизни, т. к. женщина, которая имеет сына, значительно
выше всех других жен и наложниц. Это важно и с духовной точки зрения, т.
к. получа