быть объяснение этого поведения как “искупление ею чувства вины”.
С развитием коммуникативной теории и теории систем произошло изменение в 
понимании симптомов. Симптомы являются не только характеристиками состояния, но 
и выражением отношений между людьми, и служат средствами достижения некоторых 
тактических целей в отношениях с близкими. Вопрос теперь ставится так: к чему 
ведет приступ тревоги, если рассматривать его в контексте семейных отношений, 
отношений на работе или отношений с психотерапевтом?
Вот два простых примера:
l У ребенка заболевает голова, живот и т.д. в тот момент, когда ему надо идти в 
школу.
l В семье есть мальчик подросткового возраста, очень привязанный к матери. Мама 
замужем второй раз. Одновременно с рождением братика или сестренки у подростка 
возникают проблемы с поведением или успеваемостью. Он реагирует на появление 
соперника и с помощью крайнего поведения “сообщает”, что чувствует себя 
покинутым. Его проблемы отвлекают мать и отчима от новорожденного и, получая 
свою порцию отрицательного внимания, подросток чувствует, что родители 
продолжают выполнять свои функции по отношению к нему.
Таким образом, симптоматическое поведение может выполнять функцию скрытой, 
парадоксальной коммуникации между людьми. Оно определенно несет в себе 
коммуникативную метафору и в то же время представлено в такой форме, которая не 
воспринимается другими членами семьи как послание.
В следующем примере нарушение поведения дочери, ее “склонность дружить с 
девочками легкого поведения и поздние возвращения домой”, могут быть восприняты 
как метафора, отражающая групповую тему семьи.
Супружеская пара и двое детей (дочь от первого брака матери тринадцати лет и 
общий ребенок, девочка трех лет) живут в одной комнате коммунальной квартиры. 
Интимная жизнь между супругами нарушена много лет. Жена через два года 
совместной жизни обнаружила, что у мужа есть любовница, которую муж по ее 
требованию тут же оставил. Однако тревога о том, что это может рано или поздно 
повториться, не стихла и время от времени подкрепляется новыми подозрениями. 
Тем более что несколько месяцев назад ее старшая дочь сказала, что отчим как-то 
стал странно на нее поглядывать и часто прижимать к себе. Муж все отрицал, и 
впоследствии супруги больше об этом не разговаривали. У мужа год назад умер 
отец, осталась двухкомнатная квартира, в которую семья могла бы переехать. 
Однако жена, мотивируя нежеланием менять школу дочери, настояла на том, чтобы 
временно сдать эту квартиру. (Переезд в новую квартиру и приобретение супругами 
отдельной спальни, возможно, воспринималось ими как угроза стабильности 
сложившихся между ними отношений.) Последствиями инцидента с отчимом стало то, 
что мать усилила контроль над дочерью и запретила ей гулять после шести часов 
вечера, что раньше было вполне обычным делом. “Я места себе не нахожу, если 
кого-то нет дома”, — говорила она, опасаясь также, что муж и девочка могут 
встречаться в новой квартире. Дочь выразила протест и вскоре подружилась с 
девочками своего возраста, живущими половой жизнью. Супруги вместе стали 
бороться с “испорченностью” девочки, отслеживая ее опоздания, устраивая 
скандалы, и вскоре добились того, что она раза два не ночевала дома. После 
этого мать появилась с девочкой в психологической консультации с просьбой 
помочь справиться с моральной распущенностью дочери. Девочка в этой семье 
оказывается в парадоксальной ситуации. Являясь жертвой неадекватного поведения 
отчима, она не только не получает защиту матери, но и становится объектом 
преследования родителей. Поведение девочки, о которой раньше все отзывались 
только положительно (в том числе и учителя), быстро приобретает крайние формы и 
метафорически отражает групповую тему семьи. Обсуждая поведение дочери, супруги 
теперь получили возможность обсуждать важнейшие и щекотливые для них вопросы 
интимной жизни и “нравственной чистоты” не на своем материале, а на примере 
событий из жизни дочери. Изобретая совместные меры по спасению девочки, они 
также совершают определенные магические действия по спасению собственного брака.

Некоторые сторонники системного подхода рассматривают природу симптомов в семье 
как вид коммуникативной метафоры.
“Большинство симптомов — а также реакция на них членов семьи — в 
действительности только метафоры, зеркально отражающие (и одновременно как в 
кривом зеркале искажающие) все остальные семейные проблемы, прямое выражение 
которых непоправимо нарушило бы семейный status quo” [Интервью с Клу Маданес в 
кн. Р. Саймона, 1996]. Задача терапевта — правильно прочитать это отражение и, 
опираясь на него, создать свою метафору, в которой будут предложены возможные 
решения проблемы.
Анализируя проблемы семьи, полезно думать о симптоматическом поведении как о 
прерывистом процессе и считать, что проблема существует не постоянно, а время 
от времени. Например, дети начинают больше ссориться и выяснять отношения, 
когда родители дома, и прекрасно ладят, когда их нет. В связи с этим важнейшими 
для семейного терапевта являются следующие вопросы: “Кто вовлечен в проблему? 
Что меняется в семье, когда симптом есть и когда его нет? После каких событий 
происходит обострение проблемы? Какова реакция других членов семьи? Чем 
заканчивается эта последовательность событий и взаимодействий и каков 
результат?”. Рассуждая на эту тему, Джей Хейли пишет: “Чтобы справиться с 
проблемой, ее нужно описать в операциональных терминах... Ярлыки “делинквентный 
подросток”, “алкоголик”, “доминантная мать и пассивный отец”, “невротик”, 
“симбиоз между матерью и ребенком” скорее кристаллизуют проблему, чем дают 
способы ее решения” [Haley, 1976]. Системные семейные терапевты стараются 
проследить циркулярную последовательность, частью которой является