35

вого члена друг друга. В древнем Израиле мужчина, принося клятву, должен был 
положить руку на свои гениталии или гениталии то го, кому он клялся. Старый 
Авраам, требуя клятвы от своего управляющего, говорит ему: «... положи руку 
твою под стегно мое» (Бытие, 24, 2 ). «Стегно» (бедро) явно замещает здесь 
гениталии; позже они замещаются другими частями тела, например коленями (обычай 
целовать колени или становиться на колени). Поскольку уже у высших животных 
эрекция приобретает значение социального знака агрессии или вызова, будучи в то 
же время неконтролируемой, Р. Мак-Лин высказывает предположение, что фиговые 
листки и набедренные повязки позволяли избежать связанного с этим социального 
напряжения. Особое значение придавалось головке полового члена. Подобно своим 
животным предкам, древний человек наделял эрегированный половой член особой 
охранительной и отпугивающей силой. Почти у всех народов был широко 
распространен фаллический культ. В Древней Греции перед храмами и домами стояли 
так называемые гермы — квадратные колонны с мужской головой и эрегированным 
половым членом, но без рук и ног, служившие предметом поклонения. В древнем 
Риме, по свидетельству Плиния («Естественная история», XXVIII, 7, 39), 
маленькие дети носили на шее фаллические амулеты как средство защиты от зла. 
Античное божество производительных сил природы Приап, заимствованное, 
по-видимому, из Малой Азии, также изображался в виде фаллоса; позже его имя 
стало поэтическим эвфемизмом для обозначения полового члена (отсюда и 
медицинский термин «при-апизм»). В странах Скандинавии фаллические статуи 
ставили рядом с христианскими церквами вплоть до XII века. Множество 
фаллических изображений можно видеть в Центральной Азии. Женские гениталии (в 
литературе иногда используется в качестве их обобщенного названия слово 
«cunnus» или древнеиндийское «йо-ни», что буквально значит «источник») обычно 
описываются в мифологиях как таинственное и темное начало, таящее в себе 
опасность и угрозу смерти. В ритуалах мужской инициации широко варьируется тема 
возвращения юноши в материнское лоно, символизирующее смерть, за которой 
следует возрождение. Другой образ, часто возникающий в этой связи,— «vagina 
dentata» — «зубастое лоно», сквозь которое должен пройти инициируемый. Иногда 
его заменяет какое-то ужасное чудовище. Эти представления и обряды явно 
отражают мужскую точку зрения: материнское лоно как теплое, надежное убежище, 
источник жизни и одновременно женские гениталии как сексуальный объект, 
проникновение в который сопряжено с преодолением трудностей и опасностью.
    Для символизма характерна не только генитальная символика, но и 
отождествление фемининной сексуальной позиции с подчиненным, а маскулинной — с 
господствующим положением. В стереотипах маскулинности и фемининности 
прослеживается связь с
36

социальными реалиями. Существует глубокая асимметрия в принципах описания и 
критериях оценки мужчин и женщин: мужчина трактуется обычно как активное, 
культурное начало, а женщина
	как пассивная, природная сила. Мужчины воспринимаются и
оцениваются главным образом по своему общественному положению, роду занятий, 
социальным достижениям, а женщины — в системе семейно-родственных отношений как 
сестры, жены и матери. В описаниях женщин подчеркиваются такие черты, как 
плодовитость, сексуальность, материнство, свойства темперамента, характера, 
внешности. Кроме того, как персонификация природного начала женщина часто 
изображается нарушительницей социального порядка, воплощением беспорядочности, 
хаоса. Свойства, приписываемые женщинам или мужчинам, зависят также от их 
конкретной социальной роли. Теснее всего они связаны с семейно-родственными 
отношениями — относится ли данное лицо к категории матерей (отцов), жен (мужей) 
или дочерей (сыновей). Запрет инцеста (кровосмешения) делает совмещение этих 
ролей невозможным. В обществах, где происхождение определяется по отцовской 
линии (так называемая патрилинейность), а в известной степени и в остальных 
обществах разные категории мужчин и женщин воспринимают и оценивают друг друга 
по-разному, в зависимости от отношений родства. С одной стороны, мужчина видит 
в женщине сексуальный объект, жену. Поскольку жена происходит из чужого рода 
или общины, ей приписывается в лучшем случае сомнительная верность, а то и 
прямая враждебность. Женщины описываются как чуждые, опасные существа, нередко 
даже как колдуньи. Вместе с тем, мужчина видит в женщине мать, сестру или дочь; 
не будучи сексуальными объектами, эти женщины представляются дружественными, 
своими, близкими. Сводный, усредненный стереотип женщины будет производным от 
обеих этих ролевых систем и поэтому неизбежно противоречивым.
   Еще сложнее обстоит дело у женщин. Они также категоризи-руют мужчин по 
принципу возможности или невозможности сексуальных отношений с ними. Мужчины, с 
которыми женщина может иметь сексуальную связь, ее реальные или потенциальные 
мужья, выступают в ее глазах как опасная, чуждая сила, которой нужно хитро 
управлять, используя свои права в приготовлении и распределении пищи, а иногда 
— и свои сексуальные возможности. Напротив, мужчины, с которыми половая связь 
невозможна,— сыновья, отец, братья, мыслятся как дружественное начало, 
возможные источники поддержки и помощи. Однако «сексуальный» принцип 
классификации мужчин женщинами не совпадает с
37

категоризацией по принципу семейно-групповой принадлежности.
    Двойственность категоризации затрудняет женщинам формирование таких