человеческом достоинстве, но я убеждена, что наша душа скудеет, когда не 
хватает пищи.
     В это время разыгралась трагедия в доме актера кабуки Катаока Нидзаэмон. 
Его ученик, 
мстя за то, что его обделяют едой, убил всю семью из пяти человек. Недаром 
говорят, что голод 
на все толкнет. Я считаю, что это верно.
     Благодаря хорошей еде я скоро обрела свою былую резвость. Поскольку 
ежедневно 
приходилось говорить по-английски, я делала большие успехи. Мне удалось 
познакомиться с 
Эрнестом Фулбрай-том и многими другими журналистами.
     Господин Фулбрайт позже написал стихотворение "Токийская рапсодия", 
которое я 
перевела на японский язык. Маэстро Кинэя Рокудзаэмон обработал ее для нагаута и 
исполнил в 
зале "Санкэй". Я же при поддержке Адзума Токухо произнесла вступительное слово 
и сделала 
нужные разъяснения.
     Когда так удачно были сняты все заботы о пропитании моей семьи, Гвен 
неожиданно 
отозвали назад в Детройт. Я не только сильно жалела об этом, но у меня было 
такое чувство, 
будто соломинка, за которую я держалась, вдруг оборвалась.
     Потом я услышала, что английский журналист Тилтманн, написавший перед 
войной 
книгу, где упоминалась и я, справлялся обо мне. Он узнал, что я работаю на Гвен,
 и мы 
встретились в отделе печати. Это была полная радостных слез встреча, где каждый 
несказанно 
был счастлив видеть другого живым. И два моих довоенных друга пригласили меня 
отметить 
эту встречу.
     Когда Гвен поведала, что ей нужно ехать в Америку, Тилтманн сказал: "Вот и 
чудесно. 
Моя жена собирается в Японию, и я должен позаботиться о жилье. До сих пор мне 
приходилось 
жить по-холостяцки в отеле. Кихару, не смогли бы вы некоторое время поработать 
у нас 
экономкой?" Таким образом я переехала от Гвен к супругам Тилтманн. А поскольку 
те держали 
у себя еще в качестве прислуги японскую девушку, эта должность оказалась 
достаточно 
необременительной для меня, так как мне приходилось лишь составлять смету 
расходов.
     Когда господин Тилтманн договаривался с кем-то из японцев о встрече, я 
сопровождала 
его в качестве переводчицы. Получалось, что у меня было относительно много 
свободного 
времени, и я могла продолжать заниматься своими делами.
     Жена Тилтманна приехала из Лондона. Это была изысканная, стройная, 
красивая 
женщина.
     Она не могла жить без Лондона, и супруги за два года встречались лишь один 
раз. 
Поскольку они вдвоем занимались писательским трудом, их работа и личная жизнь 
составляли 
для них высокую ценность. Его супруга говорила, что не может жить иначе как в 
Лондоне, 
тогда как господин Тилтманн непременно должен был находиться здесь, в Японии. 
Они 
практиковали такого рода семейные отношения уже не один десяток лет. Она жила в 
Лондоне, а 
он в Токио. Тем не менее, они не расходились. Один раз в два или три года они 
ездили друг к 
другу и жили вместе три месяца. Затем каждый возвращался к своей жизни. Это 
была весьма 
редкая форма брака, которую я даже вообразить не могла, но его жена держалась 
совершенно 
естественно, и они производили впечатление семейной пары, которая постоянно 
живет вместе. 
У них были вполне непринужденные отношения. Вечерами муж стучал у себя на 
втором этаже 
на пишущей машинке, а она, вооружившись ручкой, писала в своей комнате этажом 
ниже за 
письменным столом.
     Во время еды они вели себя совершенно непринужденно, как подобает 
супружеской паре 
средних лет, где друг друга понимают с полуслова. Глядя на них, я о многом 
задумывалась.