- Тогда вам предстоит пережить печальное зрелище, - сказала она.
     Еще перед войной Гвен, как политический обозреватель, на равных работала 
со своими 
коллегами-мужчинами в детройтской газете. Но вот пять лет назад она попала в 
автомобильную 
катастрофу и повредила себе лицо - важное достояние женщины, и, хотя ей была 
сделана 
пластическая операция, былую красоту не вернули. Но остались, к счастью, 
нетронутыми ее 
голубые глаза, и они такие же изумительные, как и прежде, поведала мне крошка 
Тайни.
     Похоже, работы у крошки Тайни было не так уж много. Видно, она любила 
детей, так как 
с радостью возилась с моим сыном. Малыш, которому приходилось играть лишь с 
грубыми 
парнями из молодежного союза, был совершенно очарован красивыми накрашенными 
руками 
этой прелестной девушки и вкусом кока-колы, что дали ему попробовать.
     Вскоре после двух открылась дверь, и вошла Гвен. Я сразу же узнала ее. Я 
подбежала к 
ней, обняла и заплакала.
     - Кихару, Кихару, you are olivet - Она тотчас обняла меня и стала, 
успокаивая, гладить 
по спине.
     Когда мы сквозь слезы смотрели друг на друга, я была несказанно благодарна 
тому, что 
мы еще живы. Левое веко Гвен от самой брови было перекошено, и на левой щеке 
еще виднелся 
шрам.
     Лишь позже я узнала, что до случившейся с ней аварии она была заведующей 
политическим отделом своей газеты, что для женщины в то время было совершенно 
необычно. 
По отношению к мужчинам ей приходилось вести себя весьма вызывающе. Тем не 
менее она 
была знающим специалистом, и ей удавалось завоевывать авторитет и отстаивать 
свои 
собственные взгляды. После аварии она стала значительно более обходительной.
     Я познакомилась с ней на одном званом ужине, мы вместе ходили за покупками 
и 
посещали театр. Она была такой расторопной и дельной во всем, что служила в то 
время мне 
образцом.
     Когда мой сынишка неуклюже приблизился к ней, она высоко подняла его и 
поцеловала:
     - Какой чудный малыш.
     Чтобы кто-то с голубыми глазами брал его на руки и целовал, такого с ним 
еще никогда 
не было, однако, привыкший к мужской компании молодежного союза, он не 
кривлялся. Он 
засмеялся, и когда та спросила его: "Howyou are?"1 - он, подражая, повторил 
услышанное.
     С этого дня я должна была работать в качестве переводчицы и секретарши 
Гвен. Однако 
вначале мне нужно было вернуться в деревню, чтобы оставить ребенка у моей 
матери.
     В тот вечер меня в отделе печати пригласили на изысканный, чисто 
американский ужин. 
Мой сын, который впервые пробовал американскую еду, был в неописуемом восторге. 
Гвен 
толсто намазала белый хлеб маслом и посыпала сахаром.
     - Когда я была маленькой, мне особенно это нравилось, - сказала она и 
передала ему 
лакомство. Весь ужин он просидел у нее на коленях.
     - Такого чудного малыша я еще никогда не встречала, - говорила она и 
целовала его в 
лоб и щечки. Мой сынишка чувствовал себя отлично, сидя у нее на коленях, и все 
время 
смеялся. Поскольку Гвен привыкла видеть лица американских детей с очерченными 
чертами и 
более крупными носами, черноволосый японский малыш с курносым носом и мягкими 
чертами 
лица казался ей особенно милым.
     Мне больше не нужно было ломать голову над нашим пропитанием. В тот вечер 
Гвен 
отвезла меня на джипе в Хигаси-Нагано к супругам Иида. Они радовались вместе со 
мной 
привалившему мне счастью.
     Как будет благодарен Гвен мой муж, когда вернется! Ведь она практически 
спасла жизнь 
всем нам четверым.