- Наверняка нам следует еще больше затянуть пояса и еще больше сдать 
железа и 
металла, - стал философствовать "амбарный дедушка".
     Наконец зазвучал тихий, высокий голос императора.
     - Ну и вот, голос его высочества, - сказал староста, и все обратились в 
слух. 
Установилась такая тишина, что можно было слышать, как муха пролетит. Он 
приложил ухо к 
радио.
     - Ну что, войне конец или как? - громко спросила жена.
     - Мы проиграли. Япония проиграла, - возразил тот жалобно.
     - Однако войне конец, не так ли? - повторила жена.
     - Да, потому что мы проиграли.
     Когда староста стал плакать, разрыдались и "амбарный дедушка", и юноша - 
одним 
словом, все мужчины.
     У меня нечаянно вырвалось:
     - Ну и слава богу.
     Мать ущипнула меня за колено, ибо всякий, кто говорил такое, считался 
предателем.
     Все рыдали. Плечи мамы вздрагивали. Я не плакала и думала лишь о том, что 
теперь 
никому не нужно умирать...
     
Возвращение в столицу, подобное сошествию в ад
     
     Это случилось весенним днем 1946 года. Я только что вернулась с 
приготовлений к 
свадьбе с большим количеством о-моти. Обычно их заворачивали в газету, но на 
этот раз их 
обернули двумя страницами старого журнала.
     Когда я случайно разглаживала бумагу, мне в глаза бросилось имя "Кихару". 
Удивленная, 
я расправила лист. Там сообщалось о разговоре между иностранными журналистами, 
которые 
прибыли в Японию вместе с оккупационными войсками. Оказалось, что так подробно 
рассказывала обо мне корреспондентка Гвен из Детройта, с которой я до войны 
дружила.
     "Японки очень откровенны. Они не выставляют напоказ свой ум и по сравнению 
с 
американками более сердечны. Что стало с моей подругой Кихару? Надеюсь, что она 
жива, и 
мне очень хотелось бы ее увидеть. Она, кажется, вышла замуж за дипломата, и у 
нее есть 
ребенок, но, возможно, она погибла при воздушном налете. Мысль о Кихару не дает 
мне покоя. 
Я с такой радостью заключила бы ее в свои объятия". Это могла быть только моя 
Гвен.
     Здесь приводились мнения и других участников встречи журналистов. Но в 
каком 
журнале появилась сама статья, из этих двух страниц видно не было. Вторую 
страницу 
занимало уведомление какого-то банка. Под некоторыми сообщениями стояли лишь 
инициалы 
участников встречи.
     Однако я была рада узнать, что Гвен находится в Токио и не только помнит 
обо мне, но 
даже проявляет беспокойство. Мне непременно захотелось поехать в Токио и 
увидеться с ней. 
Я также хотела обязательно выведать, жив ли еще мой муж, а то, несмотря на 
окончание войны, 
у меня не было никаких известий от его семьи в Осаке. Разумеется, у меня не 
было никаких 
известий и от властей. Поскольку мой официальный адрес значился в Осаке, я не 
могла здесь 
ничего узнать.
     Первым делом я написала письмо госпоже Иида. Я собираюсь ехать в Токио, 
обращусь 
там в министерство иностранных дел и поинтересуюсь, где находится мой муж и жив 
ли он 
вообще. Продолжая так жить, не думая о завтрашнем дне, зарабатывая пропитание 
своей семье 
участием в свадьбах, я не могла рассчитывать на многое. Рано или поздно все 
кончится. Мне 
необходимо что-то придумать, иначе будет поздно... Поскольку с возвращением 
мужа царит 
полная неопределенность, нам придется вчетвером голодать, если я не буду больше 
работать.
     Всеобщую нужду еще более обострила денежная реформа. Чтобы обуздать 
инфляцию,