были заморожены счета со старыми йенами, и никто не мог снять более пятисот йен 
в месяц.
     "Конечно, мы поможем тебе что-то разузнать о местонахождении твоего мужа. 
Токио 
сгорел дотла. Мы живем в доме, который едва ли лучше барака, но у нас есть 
комната, где ты 
могла бы переночевать. В любом случае приезжай как можно быстрее", - писала 
госпожа 
Иида в трогательном письме.
     Вся Япония лежала в руинах, и каждому здесь пришлось хлебнуть лиха. 
Собственно 
говоря, никто не мог себе позволить заботиться еще о других, но Иида Миюки была,
 как всегда, 
добра... И втайне я решила ехать в Токио.
     Конечно, было непросто идти на вокзал, покупать билет и затем, взяв его, 
сесть в поезд. 
Прежде всего я из полотенца смастерила торбу и наполнила ее белым рисом, ведь 
не подобало 
являться к кому-то, чтобы заночевать, без съестных припасов, как бы вас радушно 
ни 
принимали.
     Я обвязала торбу вокруг бедер, расположив под ножками малыша, которого 
усадила на 
спину. Утром на рассвете воловья повозка довезла меня до вокзала Мисима. Когда 
мы наконец 
прибыли туда, перед вокзалом столпилась большая очередь. Она была такая длинная,
 что 
невольно подумалось: а удастся ли вообще купить в этот день билет.
     Время от времени появлялись несколько человек, для которых очереди, похоже,
 не 
существовало. Они, как ни в чем не бывало, протискивались сквозь проход на 
перрон.
     "Это несправедливо", - жаловались все, но ничего нельзя было поделать, 
ведь они 
принадлежали к "победителям". Хотя нас одолели американцы, это были вовсе не 
они. И позже 
мне доводилось встречать много таких людей, которые разыгрывали из себя 
победителей и 
грубо теснили других, прокладывая себе дорогу. Меня это очень удивляло, но все 
молчали. 
Если бы не ребенок у меня на спине, я бы подбежала к ним и пристыдила: "Что же 
вы делаете, 
мы стоим здесь уже полдня", - но если бы я оставила очередь, еще неизвестно, 
получила ли 
бы я вообще билет. Так что приходилось сдерживаться. Однако в очереди было 
много мужчин, 
которые ничего не предпринимали. "Они победители, так что тут ничего не 
поделаешь", - 
только ворчали они. И каждый раз повторялось то же самое.
     Из-за долгого стояния малыш начал ныть, а я так проголодалась, что стала 
кружиться 
голова.
     Хотя у меня было с собой два рисовых колобка, я не могла съесть их сразу, 
ибо не знала, 
сколь долго придется еще ждать. Рисовые колобки, которые мы все же понемногу 
уплетали, 
сидя на бетонном полу вокзала, были на удивление безвкусными.
     Между тем перевалило за вторую половину дня, и, когда я наконец держала в 
руках 
билеты, на перрон с шумом устремилась толпа тяжело груженных рыночных торговцев.
 Я было 
попыталась сесть в поезд, но не сумела.
     Я не могла даже пробиться к проходу на перрон. В поезде не было окон, они 
были 
заколочены. Торговцы сорвали доски и забрались вовнутрь через отверстия. Люди 
сидели и на 
крыше.
     Даже если бы я проявила решимость, с ребенком на спине ничего не смогла бы 
сделать. 
Отчаянные торговки с огромными корзинами на плечах крепко держались за поручни, 

свешиваясь наружу. Но моим грузом был живой ребенок, и поэтому я ни за что не 
хотела 
рисковать. Когда я в отчаянии смотрела на прибывающие и отходящие поезда, ко 
мне 
обратился одетый в форму железнодорожный служащий:
     - С ребенком на спине не стоит и пытаться. Вы оба погибнете, вас просто 
раздавят... 
Даже и не думайте, это слишком опасная затея.
     - Мне непременно нужно в Токио, чтобы разузнать о своем муже, - сказала я,