нанесенный 
в красильне Эригику "узор восхода солнца", где только нижняя часть до подола 
была покрыта 
изображениями сосен с журавлями, а на рукавах из-за зеленого бамбука 
выглядывали 
темно-красные цветы сливы. К кимоно я подобрала оби с сетчатым узором, что сама 
надевала 
на свой дебют. Золотисто-красный платок, сливово-розовый поддевочный оби с 
длинными 
кистями и другие аксессуары здесь, в сельской местности, вызывали невиданное 
восхищение.
     В то время жених наряжался в так называемую форму народного ополчения 
(зелено-желтый костюм со стоячим воротом, являя собой довольно унылое зрелище) 
или 
тогдашнюю полевую форму, в которой мужчины шли на войну. Понятно, что каждого 
здорового юношу рано или поздно призовут, и поэтому родители считали своим 
долгом успеть 
женить сына. Кроме того, любящие друг друга молодожены хотели 
засвидетельствовать свою 
любовь устроением свадьбы, после чего юноша мог безбоязненно идти на военную 
службу. 
Другие спешили с женитьбой, ибо полагали, что им будет спокойней идти на войну, 
когда они 
- с божьей помощью - успеют еще обзавестись ребенком. Односельчане также 
особенно 
радовались, если удавалось видеть невесту, которую принарядили, подобно 
красивой кукле. 
Молва о моих способностях в этом плане разошлась широко, и на меня посыпались 
приглашения.
     В это время я получила письмо от Иида Миюка. Племянница ее мужа выходила 
замуж, 
так что я должна была прибыть к ней и принарядить к свадьбе. И на этот раз я 
взяла ребенка с 
собой.
     Невеста оказалась довольно милым созданием, у нее была хорошая фигура, что 
облегчило 
мою работу. Все были в восторге от чудной невесты. Таким образом я получила рис 
и много 
о-моти. Бабушка (примерно семидесяти пяти лет), которая из-за ревматизма едва 
могла 
двигаться, мать, которая из-за слабого сердца при всяком усилии сразу начинала 
задыхаться, и 
мой шестимесячный сын, естественно, не зарабатывали ни гроша - одевание и 
крашение 
невест были единственным средством прокормить семью из четырех ртов.
     Мой муж, как уже говорилось, еще до рождения ребенка был отправлен в Бирму.
 Его 
жалованье как государственного служащего и пособие на иждивенцев переводились 
на его 
родной адрес в Осаку. Его отец за шесть лет, что прошли от рождения ребенка до 
возвращения 
мужа, не прислал нам ни гроша.
     Я вначале дважды писала ему и просила позволить получать мне хотя бы 
жалованье мужа, 
но не получила ответа. Я была слишком гордой, чтобы продолжать докучать ему 
своими 
просьбами.
     - Если они забыли, значит, это очень нерадивая семья, - смеялась моя 
бабушка. Так что 
я заботилась о нашем сыне сама. Я старалась изо всех сил, надеясь, что по 
возвращении мой 
муж оценит это.
     К счастью, мой сын оказался очень крепким ребенком и ни разу не болел. Я 
тоже 
отличалась завидным здоровьем и помогала высаживать рис, полоть сорняки, 
убирать пшеницу, 
выкапывать сосновые корни (из корней добывали масло, которое шло на нужды 
армии). Эта 
совершенно непривычная для меня работа дарила мне прелесть новизны. Конечно, 
помимо 
меня, наша семья состояла из двух немощных старых женщин и ребенка, так что все 
ложилось 
на мои плечи.
     Итак, я сажала рис и убирала пшеницу, пристроив ребенка на спине. Однажды 
он 
показался слишком уж тяжелым, и я посадила его на соломенную циновку у дороги, 
чтобы он 
там ползал. Когда же я мельком бросила туда свой взгляд, то остолбенела от 
ужаса - он 
свалился в залитое водой рисовое поле и, сидя, ревел, весь испачканный грязью с