раз в тот 
вечер полиция, чтобы поймать Абэ Сада, выставила на улицах заграждения. При 
широкомасштабных поисках ставились большие фонари, и полиция досматривала всех 
пешеходов и водителей.
     Хозяйка ресторана "Кувана" была одинакового возраста с Абэ Сада и 
отличалась особой 
красотой. Ее такси было остановлено, и ей нужно было назвать свое имя.
     - Абэ Сада-ко, - ответила та, ничего не подозревая, и была тотчас 
препровождена в 
участок.
     - Я лишь назвала свое имя, - со смехом жаловалась она позднее.
     Одно время частым гостем был у нас Иньтай Ван из Пекина. Это был весьма 
привлекательный мужчина примерно пятидесяти лет. Похоже, он был важной 
политической 
шишкой. Он не только принимал участие в банкетах, но и приглашал гейш Ятиёко и 
Момоко на 
обед в Императорский отель.
     Он изучал немецкое право на Императорском факультете в Токио и говорил 
по-японски 
почти как японец. Однажды он произносил речь в честь мандарина, я думаю, что 
это было в 
особняке "Камелиевая гора", и прекрасное звучание его голоса запало мне в душу. 
Учтивый 
мандарин был просто прелестен.
     После своего возвращения в Пекин он неоднократно приглашал меня к себе. Не 
напрасно 
величают Китай "краем иероглифов", ибо его письма были написаны таким чудесным 
почерком, что каждый иероглиф в отдельности мог бы служить образцом письма. 
Всякий раз, 
бывая в Японии, он привозил мне что-нибудь удивительное.
     Он подарил мне агат и нефрит - камни, из которых мне сделали украшение для 
волос и 
брошь для оба. Тяжелую китайскую парчовую ткань, где на ярко-красную основу 
были 
нанесены изображения птиц и цветов, я использовала для пошива себе оби, который 
многие 
хвалили.
     "Осенью Пекин прекраснее всего на свете. Непременно приезжай", - писал он. 
Мне и 
вправду нестерпимо хотелось там побывать, но бабушка считала, что в Китае, чего 
доброго, 
убьют, и решительно запретила мне туда ехать.
     Ему суждено будет погибнуть во время войны. Поскольку он был единственным 
китайцем, которого я тогда знала, у меня создалось впечатление, что китайские 
интеллектуалы 
являются исключительно выдающимися личностями.
     Много еще людей того времени сохранила моя память.
     Мне вспоминается журналистка Гвен из Детройта. Хотя она была женщиной, это 
не 
мешало ей стать замечательной журналисткой, которую весьма уважали 
коллеги-мужчины. Мы 
были близкими подругами и часто что-то делали сообща. У меня сохранился снимок, 
где я 
облачилась в ее западный костюм, а она стоит в моем кимоно.
     После войны она вернулась в Японию и во многом мне помогла. Незадолго до 
войны она 
попала в автодорожную аварию, в результате которой у нее была обезображена 
половина лица. 
В детройтской клинике ей сделали пластическую операцию, но, зная, как она 
выглядела до 
войны, мне было больно видеть, как изменилось ее лицо.
     В периоде 1939-го по 1940 год число посещающих Японию иностранцев 
значительно 
убавилось. Незадолго до этого в Японию прибыл английский журналист Г. Тилтманн 
и там 
остался. Во время войны хоть он и вернулся домой, но затем вновь приехал в 
Японию и пробыл 
там до самой смерти.
     Он очень гордился орденом, который ему позже вручил сам император. Почти 
до 
девяноста лет он жил в Императорском отеле и после войны мне тоже очень помог. 
На обороте 
одной из его фотографий, где он снят перед Императорским отелем, стоит надпись: 
"Барышне 
Кихару, которая никогда мне не звонит, 1937". Я действительно стеснялась 
звонить ему в отель 
и наедине с ним встречаться. Во всяком случае, в своей книге он помещает много 
фотографий 
со мной. Если не ошибаюсь, она вышла в 1938 году.
     - Поразительно! Кихару появляется с Его Величеством в одной книге.