ним издали, так как была еще желторотым птенцом. Он был постоянно окружен более 

взрослыми гейшами и никак не мог обмолвиться со мной хоть одним словечком. 
Вынужденная 
все время занимать разговорами сидящих в отдалении дипломатических помощников, 
я 
украдкой и с бьющимся сердцем наблюдала за предметом своей страсти.
     Наконец я обратилась к Цутия Дзюн, ставшим впоследствии генеральным 
консулом в 
Нью-Йорке, а затем послом в Греции. Дзюн-шян был моим приятелем, с которым я 
могла обо 
всем говорить.
     - Какой чудесный мужчина! Хотя мне ни разу не удалось посидеть рядом с ним,
 но он 
мне очень нравится.
     - Это посланник Сайто. Его очень любят американские журналисты, в 
промышленных 
кругах и все иностранные дипломаты, - объяснил он и подвел меня к нему.
     - Это Кихару, она сейчас усердно изучает английский, - представил он меня. 
Меня бил 
озноб, и я чувствовала, словно мне приходится бороться с ветряными мельницами.
     - Вот как? - ответил посланник и вновь обратился к другим гейшам. Я 
подозревала, что 
эти гейши непременно старались не дать посланнику Сайто обратить внимание на 
новенькую 
вроде меня.
     Посланник Сайто как раз после этой встречи вернулся в Америку и в 1939 
году умер в 
Вашингтоне.
     Хотя я и видела его всего четыре раза и он не обмолвился со мной ни одним 
словом, как, 
однако, было бы чудесно, если бы... Но - увы! - его взор был обращен на 
высокопоставленных гейш.
     "Меня звать Кихару, и я обожаю вас. Вы мужчина моей мечты", - могла бы я 
сказать 
ему.
     Встречи бывших японских выпускников Кембриджа и Принстона происходили 
часто. 
Речь идет о бывших однокашниках английского и американского университетов. 
Примерно 
половина гостей состояла из иностранцев: английские и американские посольские 
служащие, 
газетные корреспонденты и деловые люди. Встречи начинались всегда с пения 
университетского гимна.
     В то время поездки за границу были еще довольно необычным явлением. Юные 
отпрыски 
из почтенных семейств, которые часто с грустью вспоминали о своей заморской 
жизни, вновь 
чувствовали себя студентами и беззаботно веселились. Мы, молодые гейши, также 
развлекались, затевали с ними всякие игры и танцевали.
     Тогда еще не было дискотек и тому подобного. Танцевали исключительно 
обычные танцы 
вроде вальса, фокстрота, танго и прочее. Все большие чайные домики имели 
танцевальный зал 
с хорошим граммофоном, на котором играли американский джаз и французские 
шансоны. 
Благодаря своему небольшому весу я как партнерша для танца пользовалась большим 
успехом, 
и все наперебой меня приглашали.
     Среди наших посетителей был молодой человек по имени Домъё Симбэй, у 
которого 
единственного тогда была моторная лодка. Он был юным наследником владельца 
традиционной мануфактуры по производству кулшхимо, сохранившейся еще до сих пор 
в 
Ситая, где со времени эпохи Гэнроку (1688-1704) изготавливали плетеные шнуры 
кумихимо 
для самурайских мечей. Кроме того, само предприятие являлось поставщиком 
императорского 
двора в Киото и производило шнуры для головных уборов знати. Сегодня на этой 
мануфактуре, 
являющейся культурным достоянием нации, не изготавливают шнуры для оби 
стоимостью 
ниже десяти тысяч йен. Здешняя продукция всегда славилась традиционным 
качеством.
     Итак, у упомянутого Домъё-Пъяна и молодого господина Цуцуси Токудзо, сына 
крупного 
торговца сахаром из Симбаси-Сибагути, была моторная лодка. Когда оба господина 
прибывали 
в Симбаси, они всегда приглашали нас, молоденьких гейш. Мы занимали их играми и 
болтали о