уроки 
английского языка, выполняя массу домашних заданий, но поскольку вечером наши 
иностранные посетители во время банкета часто помогают мне в этом, я оказалась 
лучшей 
ученицей в классе; как бывает неловко, когда меня из школы вызывает слуга, 
чтобы сообщить о 
моем участии в той или иной встрече, и мне приходится выдумывать болезнь или 
смерть 
кого-то из домашних.
     Министр с любопытством меня слушал. Я не утерпела и рассказала ему также, 
что коплю 
деньги на английскую печатную машинку, поскольку хотела после третьего семестра 
брать 
уроки машинописи у японской учительницы, мисс Мэри Янагавы, родом из Англии.
     Министр слушал, иногда что-то бормоча про себя и кивая.
     - Занятия в школе начинаются, разумеется, рано. Ну, ступай теперь с богом. 
Только 
ничего не говори, если Окацу на выходе спросит о чем-нибудь. Я все улажу. - Он 
вынул из 
бумажника купюру в сто йен (сегодня это примерно двести тысяч йен). - Вот, 
положи в свою 
копилку на пишущую машинку. - Он сунул деньги в вырез кимоно.
     Как видите, не зря я ему все рассказала.
     Когда я спустилась, ко мне устремилась Окацу.
     - Ну, как? Остался доволен министр? - набросилась она на меня.
     Мне показалось, что министр остался вполне доволен в ином плане, и мне 
вспомнилось, 
как он предупредил меня, чтобы при встрече с Окацу я держала язык за зубами. 
Поэтому я 
только утвердительно кивнула, отвечая на ее вопрос, вызвала рикшу и быстрей 
направилась 
домой.
     Этой ночью я не сомкнула глаз. После случая со мной министр, пожалуй, так 
расстроился, 
что больше не предпримет ничего, что могло бы вызвать ненависть к нему со 
стороны 
какой-нибудь девушки. По крайней мере, он наверняка осознал весь ужас того 
положения, 
когда тебя всю жизнь кто-то ненавидит.
     На следующий день к оками-сан из "Томбо" пожаловала моя бабушка с гейшей 
из 
администрации. Они принесли ей чек на получение товара - так сказать, долг 
платежом красен 
- и извинились.
     Когда я позже встречала на каком-либо торжестве самого министра, он всякий 
раз 
подзывал меня к себе: "Посиди со мной". Даже если рядом были высокопоставленные 
гейши, я 
всегда садилась непосредственно возле него, и он, совершенно не смущаясь, 
объяснял 
присутствующим: "Это юное создание дало мне от ворот поворот".
     Если бы тогда я проявила слабость и, несмотря на все свои слезы, уступила, 
то, похоже, 
всю жизнь чувствовала бы себя оскверненной... Мне действительно повезло. 
Конечно, здесь во 
многом я обязана министру, проявившему великодушие и понимание, и даже теперь, 
по 
прошествии многих лет, с благодарностью вспоминаю его.
     
Воспоминания детства
     
     Настала пора рассказать немного о своем детстве.
     Мой дед заведовал больницей в корейском городе Инчхон. Потом его заменил 
мой отец. 
Позже он брал с собой в Японию молодых корейцев и помогал им устроиться.
     Тогдашняя японская колониальная политика была очень жестокой, но мой дед и 
мой отец 
были далеки от царящих в то время предрассудков в отношении корейцев. Мне еще 
не было 
года, когда у нас поселился корейский студент Чхон и помогал по дому за кров и 
стол. 
Поскольку я была единственной дочкой у своих родителей, они не рискнули 
доверить меня 
заботе служанки или няни, но без боязни оставляли целыми днями на попечении 
молодого 
Чхона. Они часто мне об этом потом рассказывали.
     Стоило мне хоть на миг потерять из виду Чхона, как я начинала реветь, так 
что следовала 
я за ним чуть ли не по пятам. Не знаю почему, но я всегда звала его Чхон-тяма. 
"Чхон, во всем