увидеть здесь столь небольшую комнату было для меня неожиданностью.
     Мой взгляд упал на настенные свитки, которые обычно встречаешь на чайной 
церемонии. 
Внизу мирно стояла небольшая корзина с белыми камелиями. Тот же запах, что 
прошлым 
вечером я ощутила в комнате хозяйки, наполнял собой и эту комнату, а за 
маленьким столиком 
в подбитом ватой домашнем кимоно сидел незадолго до этого исчезнувший министр.
     Втолкнув меня в комнату, Окацу сказала: "Ну вот, желаю повеселиться!" - 
после чего 
задвинула дверь и удалилась.
     Вообще-то я не испытывала никаких затруднений при общении с незнакомыми 
посетителями, но в этот вечер мой язык отказал мне, и я не произнесла ни звука.
     - Ты ведь не пьешь? - Министр налил себе сам. Я вся дрожала и едва 
сдерживала свое 
волнение.
     В ушах звучали слова хозяйки о том, что "если хочешь стать видной гейшей, 
нужно, 
чтобы тебя лишил невинности высокопоставленный человек".
     "Ну, хорошо, мне следует заморочить ему голову", - решила я.
     Пока я сидела здесь молча, мысли мои прояснились.
     Министр встал и раздвинул дверь в соседнее помещение. Мой взгляд упал на 
освещаемое 
приглушенным светом бумажного фонарика красное покрывало с решетчатым рисунком.
     - Подойди-ка ко мне. Министр опустился на футон.
     - Я должна вам кое-что сказать. - Мои губы так дрожали, что я едва 
выдавливала слова.
     - Что случилось? Что тебе надо мне сказать?
     Я стала на колени перед министром, сложив как полагается руки.
     - Я уже не ребенок и знаю, о чем идет речь, - начала я как можно спокойней.

     - Ни о чем не думай. Успокойся и раздевайся! - И сам стал спокойно снимать 
с себя 
кимоно.
     - Погодите. Если вы сделаете это со мной сегодня, я всю свою жизнь буду 
ненавидеть 
вас. Ведь я вас совсем не знаю.
     Слезы брызнули у меня из глаз.
     - Ну, ну, что же ты за глупышка. Ведь бывают же и заранее оговариваемые 
браки. Даже 
не знавшие прежде друг друга мужчина и женщина живут всю жизнь вместе.
     Он не походил на наивного человека. Он заботливо взял мою руку, и я не 
отстранилась.
     - Когда я лучше узнаю вас и увижу, что вы хороший человек, то сама попрошу 
вас 
сделать меня женщиной. Но сейчас об этом не может идти и речи... - И я горько 
заплакала. - 
Если же мне придется всю жизнь ненавидеть вас, вам это тоже не будет приятно... 
Я думаю 
иначе, нежели другие гейши. Для меня нет особой чести лишиться девственности 
благодаря 
какому-то министру. Всю свою жизнь я буду питать к вам отвращение, которое 
никогда не 
покинет меня, - рыдая, говорила я.
     - Так уж плохо это для меня ?
     - Да, ведь ужасно знать, что кто-то вас всю жизнь ненавидит. Представьте: 
вас всю 
жизнь ненавидит какая-то девушка! Это просто ужасно, - с жаром говорила я.
     При этих словах он пристально смотрел на меня, а затем стал натягивать на 
себя уже 
наполовину снятое кимоно.
     - Ну, хорошо, хорошо, сдаюсь. Пусть будет по-твоему. Мне вовсе не хочется, 
чтобы 
кто-то ненавидел меня. Глупому Мицути Тюдзо впервые в жизни пришлось перед 
лишением 
девушки невинности получить настоящую взбучку. Мне очень жаль, прости.
     Когда я смотрела на покрытый пятнами лоб министра, то заметила его вдруг 
потеплевшие 
глаза.
     "Все же он довольно славный", - подумалось мне. Тогда я поняла, что люди 
ведут себя 
так, как к ним относятся - плохо или хорошо.
     - Ну, вот и славно, прекращай плакать. Если ты уйдешь сейчас, это 
насторожит хозяйку 
и Окацу. Поэтому поболтай еще немного со мной.
     Хотя я все еще страшилась его, но он уже не представлялся мне столь плохим,
 так что я 
почувствовала облегчение и успокоилась. Вытерев слезы, я стала рассказывать то, 
что 
приходило на ум. Я поведала ему о своей жизни: как каждое утро беру в школе