Мне нужно выкроить время и прийти на суд, ведь это послужит всем уроком на 
будущее, 
полагал он. Он отвез бы меня туда и обратно... В первый день процесса этот 
полковник 
доставил меня туда на джипе с одним молодым военным полицейским. Перед зданием 
суда он 
надел мне на руку повязку сотрудника прессы, и меня пропустили внутрь.
     Зал суда своим освещением и акустикой напоминал театральные подмостки. 
Когда 
процесс наконец начался, прожектор выхватил скамью подсудимых. Я могла очень 
отчетливо 
разглядеть лица этих мужчин, которые все были мне хорошо известны.
     Чтобы выглядеть как можно незаметней, я собиралась надеть на процесс 
скромную блузу 
и юбку.
     - Ну нет, - сказал полковник, - в мрачном зале суда и обвиняемые, и 
американские 
судьи жаждут зреть яркие краски. Поэтому наденьте, по возможности, наиболее 
красивое 
кимоно, чтобы как-то разрядить тягостную атмосферу заседания.
     В этом отношении, у американцев были иные представления, чем у японцев. Мы 
оделись 
бы скорее скромно и неброско. Тогда, пятьдесят лет назад, я была еще молода и 
полагала, что 
выгляжу довольно привлекательно.
     Каждый день, облачившись в розовое, светло-голубое или желто-зеленое 
кимоно, я ждала, 
пока не приедет за мной молодой полицейский и не передаст у входа в здание суда 
другому 
военному чину, который укажет мне одно из отведенных для прессы мест.
     У меня разрывалось сердце, когда судьи и защитники выкрикивали имена людей,
 которых 
я так хорошо знала: Ёнаи Мицумаса, Симада Сигэтаро, Си-гэмицу Мамору, Того 
Сигэнори, 
д-ра Окава Сюмэй и другие.
     Мне была хорошо известна многолетняя любовь д-ра Окавы, поскольку его дом 
находился 
на той же улице, что и наш, и я часто его там встречала. Поэтому для меня было 
потрясением 
видеть, как он странно вел себя в зале суда. Когда я увидела, как господина 
Окава выводит из 
зала молодой полицейский, я не могла сдержать слез.
     В этой связи мне следует подробнее остановиться на полковнике, поскольку, 
по моему 
мнению, это должны знать все японцы. Он был действительно добрым человеком и не 
только 
делился своим недельным пайком с японскими военными преступниками, но и виски, 
шоколадом и сигаретами, что покупал в гарнизонном магазине.
     В Итигая содержалось под стражей большое число японских обвиняемых, с 
которыми он 
делился всем и о которых великодушно заботился по мере своих сил.
     Когда он приносил семье бывшего генерала Тод-зо консервы и порошковое 
молоко, я 
всегда его сопровождала. После войны улицы были настолько ухабистые даже для 
джипов, что 
можно было откусить себе язык ненароком. Я помню, как при первом своем 
посещении нам 
пришлось долго искать дорогу и мы едва не заблудились.
     Для полковника я была лучшей проводницей по сравнению с другими японскими 
или 
американскими переводчиками, поскольку не имела никакого отношения к процессу и 
была 
скрытной. Так как он мог мне доверять, то мы развозили с ним всякие вещи семьям,
 чьи 
кормильцы оказались арестованными. Во всей Японии свирепствовал голод, и 
единственная 
банка консервов или немного порошкового молока доставляли людям огромную 
радость.
     Я не знала генерала Тодзо до войны. В первой части я упоминала, что не 
была хорошо 
знакома с армейскими чинами, ибо в Симбаси предпочитали бывать моряки. 
Армейские же 
чины посещали район Акасака.
     Но госпожу Тодзо я встречала в ее доме на берегу Там агавы. Ее отличала 
классическая 
красота, что была присуща эпохе Хэйан (794-1185).
     Я попросила у полковника разрешения принести господам Сигэмицу, Ёнаи, 
Симада, Того 
и другим немного сладостей, рисового печенья и зеленого чая. Он пустил меня к 
ним лишь на