несколько наивно, с отрицанием вполне очевидных фактов, вполне в американском 
духе, однако само стремление обелить древние письмена уже вызывает уважение.
      Впрочем, вернемся к рунологии. Как ни досадно, через некоторое время 
интерес, вызванный появлением асатру, поугас. Сами общины и сегодня продолжают 
благоденствовать, но неоязычники, так красиво начинавшие в довоенные годы, 
столь высоко поднявшиеся в 70е на волне интереса к рунике, превратились в еще 
одних забавных сектантов. Как ни печально это признавать, погоня за древним 
знанием утратила тот накал, отчасти даже фанатизм, с которым подходили к делу 
эзотерикирунологи начала минувшего века. Фигуры масштаба Блаватской, Гурджиева,
 фон Листа, фон Зеботтендорфа так и не появились на горизонте. Или, появившись, 
скоро утратили свое очарование и мистическую привлекательность. Колдуны и маги 
как на подбор оказались дешевыми фокусниками, оккультисты ушли в тень, не 
выдержав давления американизированной протестантской морали, мистики в эпоху 
высоких технологий стали выглядеть безобидными чудаками. До смерти запуганные 
тоталитарными сектами, представители современной западной цивилизации совсем не 
торопятся идти за кемто след в след, слепо копируя его шаги, стремясь получить 
из первых рук высшую мудрость. Может быть, это и к счастью. То, что в таких 
условиях руническая магия выжила и продолжает вызывать интерес, можно считать 
чудом.
      Впрочем, дело, вероятно, в том, что время учителей миновало. Чем дальше, 
тем больше развивается индивидуалистический подход, когда каждый — только за 
себя. Каждый сам себе эриль и скальд, сам себе гадатель, сам жрец. Вряд ли фон 
Лист сумел бы найти сегодня столько почитателей. Развитие массмедиа, 
компьютерных технологий, кинематографические спецэффекты, ставшие уже привычным 
зрелищем, — все это привело к тому, что каждый доверяет лишь собственному 
мистическому опыту. От этого сегодня серьезно страдает церковь, постепенно 
выпускающая из рук нити власти. «Учителей», старающихся подчинить себе прихожан,
 с напыщенным видом пытающихся регулировать всю их жизнь, вплоть до личных 
отношений и образа мыслей, по счастью, становится все меньше. Да и прихожан, 
готовых смиренно им подчиниться, с восторгом выслушивая все, что бы ни было 
сказано, будь то хоть совершеннейшие благоглупости, тоже совсем немного. Что уж 
тут говорить об оккультистах!? Они и раньшето не могли похвастаться великим 
числом учеников и последователей, а сегодня и вовсе не выходят из «подполья». 
Примерно так же обстоят дела и у мистиковрунологов.
      Вероятно, именно стремлением несколько оживить интерес к рунологии можно 
объяснить последовавший за этим всплеск популяризаторской деятельности, 
многочисленные попытки создать нечто вроде учебника для домохозяек и принести 
руны на каждую кухню. Кеннет Меддоуз, Лиза Песчел, Ральф Блюм, Фрейа Асвинн — 
все они стремились в той или иной мере овладеть вниманием аудитории домохозяек, 
выпуская книги типа «Руны для начинающих», заигрывая с американским феминизмом, 
убежденностью в уникальности и творческой одаренности каждой отдельно взятой 
личности и пр. Если верить работам такого толка, руны являются не просто 
послушным инструментом в руках того, кто умеет с ними обращаться, а чемто 
вроде молотка, отвертки или чегото подобного — инструментом, для использования 
которого не нужны никакие спецнавыки. Также целям популяризации рун служила 
работа Найджела Пенника «Магические алфавиты»76. Автор попытался связать 
воедино древнееврейский и греческий алфавит, германские руны, кельтский огам, 
тайнопись магов и алхимиков, найти между ними связи и внутренние соответствия. 
Связать со священными письменами древних германцев и скандинавов символику карт 
Таро, римские «магические квадраты» и пр. Книга получилась преинтереснейшая — 
своего рода справочник по тайным знакам, однако некоторые соответствия в ней, 
мягко говоря, надуманны. Нельзя не сказать и о том, что появление этой работы 
вызвало эффект совсем нежелательный: руны не стали востребованнее среди широкой 
публики, но на долгое время превратились в неотъемлемый атрибут гадательных 
салонов. Их стали использовать откровенные шарлатаны, самой своей деятельностью 
дискредитирующие эти старинные священные знаки.
      Несколько более бережно отнесся к рунам Кеннет Медоуз, несмотря на то что 
сам он не является в чистом виде рунологом, — скорее «контактером» и 
специалистом по шаманизму. По крайней мере он не связывает руны с 
древнеегипетскими иероглифами или рисунками тольтеков. Инновации от Меддоуза 
заключались в том, что он ввел идею общей графической структуры рун77.
      Единая структура, или «матрица», рун — сетка из девяти линий. Это якобы 
своеобразная скандинавская мандала, в которой шаман Один (а Кеннет Меддоуз, 
надо сказать, будучи специалистом по шаманизму, шаманами именует едва ли не 
любых колдунов, волшебников и жрецовчудотворцев) увидел таинственные знаки, 
получившие имя «руны». Следует признать, что такое предположение не лишено 
определенного смысла (по меньшей мере, его не опровергнуть, как и большинство 
гипотез, родившихся в результате «озарения» и эзотерического опыта), хотя и не 
все руны вписываются в «сетку». Для того чтобы избежать противоречий такого 
рода, Меддоуз изменяет начертание некоторых знаков, делает их различными по 
размеру. Сегодня у этого подхода уже есть продолжатели и последователи, в том 
числе и в России. За последнее время вышла по меньшей мере одна книга, 
пропагандирующая «матричный» подход, — компиляция Алексея Тарновского 
«Руническая магия: древняя традиция Севера»78.
      В остальном же Кеннет Меддоуз более чем вторичен. Идея о большой роли 
женщины в исполнении рунических обрядов, принятая на ура в помешанных на 
феминизме и толерантности Соединенных Штатах, принадлежит на деле Герману Вирту,
 а попытка связать рунологию с нумерологией — лишь повторение опытов Сигурда 
Агрелля — рунолога начала 20х гг. минувшего века. Именно он предложил так 
называемый утхаркский порядок знаков, начинающийся не с «Феху», а с «Уруз».