галльским жертвенным чучелам, то размещение некоторых деталей можно
  осмыслить: в области груди в левой стороне находился самый массивный
  столб,  укрепленный  камнями.  Это,  очевидно,  обозначение  сердца
  великанши; рядом -- маленький круглый  жертвенник  и  круглая  яма.
  Входы внутрь чучела возможно  находились  у  основания  "восточного
  выступа" и вели к области сердца, являвшейся  своего  рода  алтарем
  этого сооружения  однократного  использования.  На  чертеже  И.  П.
  Русановой в этих местах, где  предполагаются  входы,  показаны  два
  языка глины, заходящие внутрь  сооружения  (см.  план).  В  области
  головы ("северный выступ") найдены кости птиц и кремневая  стрелка.
  На головных уборах от средневековья до  XIX  в.  обычно  изображали
  птиц. Возможно, что  птица  для  обряда  была  подстрелена  особой,
  священной кремневой стрелкой, найденной тут же.
      Наибольший  массив  кострища  приходится  на   область   живота
  чучела, что и должно соответствовать  представлениям  о  великанше,
  пожирающей людей. Какой-то каркас из жердей обнаружен в нижней части
  головы; очевидно, это элементы конструкции рта-пасти чудовища.
      По поводу назначения чучела  великанши  может  быть  предложено
  три разных гипотезы.
      1.  Загадочное   сооружение   могло   являться   чем-то   вроде
  праславянских зольников скифского и предскифского  времени,  т.  е.
  ритуальных общесельских костров, разводимых  весной  30.  В  пользу
  этого говорит расположение по соседству с селом и наличие врезанных
  в дерн изображений -- в зольниках -- это огромные фигуры лебедей, а
  здесь -- одна гигантская фигура женщины. И  там  и  здесь  кострище
  заполнено различным бытовым мусором: соломой, черепками, случайными
  предметами вроде ножей и пряслиц 31. Зольники иногда  находились  в
  непосредственном  соседстве  с  курганным   кладбищем   (здесь   --
  бескурганные захоронения в урнах).
 ----------------------------------
      30 Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, с. 304-318.
      31  Раскопки  И.  И.  Ляпушкина,  обнаружившего  интереснейшие,
  вырытые в земле фигуры лебедей, производились  в  урочище  Пожарная
  Балка,  где  расположено  десять  огромных  зольников.  В   русских
  средневековых источниках слово "пожар" означало также и  ритуальный
  костер: "Пред враты домов своих  пожар  запаливши,  прескакають  по
  древьнему  некоему  обычаю"   (1280   г.).   (Срезневский   И.   И.
  Материалы..., т. II, стлб. 1079).

      Отличие заключается в  том,  что  один  зольник  служил  местом
  весеннего костра несколько лет, а  потом  рядом  создавалось  новое
  кострище-зольник. Здесь же нет признаков повторности. Кроме того, в
  зольниках много магических глиняных изделий, в том числе и  моделей
  хлебцев-крестов 32. Здесь же кострище-чучело тем и отличается от изб
  поселка, что в нем нет ритуальных хлебцев.
 ----------------------------------
      32 Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, с. 335.

      Четко  обозначенная  женская  сущность   ритуального   "пожара"
  заставляет вспомнить  этнографические  данные  о  ежегодном  обряде
  сожжения соломенного чучела Мары, Морены, Костромы, Купалы,  широко
  распространенного в славянских землях. Однако между костром в форме
  женской фигуры и женским чучелом, бросаемым в бесформенный  костер,
  есть существенное различие в самой идее обряда: чучело Мары бросают
  в огонь (или в воду), символизируя человеческое жертвоприношение; в
  нашем же случае изображено некое хтоническое  божество  принимающее
  какие-то жертвы.
      Главным возражением против этой гипотезы  является  несомненная
  однократность весьма торжественного обряда, произведенного в древнем
  Шумске. И "пожары", оставившие зольники, и костры, в которых сгорали
  небольшие соломенные куклы Купалы или  Костромы,  были  ежегодными,
  обычными. Здесь же перед нами уникальный обряд, аналогии которому не
  находятся.
      2. Вторым,  и  более  естественным,  является  предположение  о
  жертвоприношении по какому-либо  особому,  исключительному  случаю:
  стихийное бедствие, засуха, эпидемия.
      Эпидемия,     мор,     вполне     объясняет     и     сочетание
  чучела-жертвенника с кладбищем и крадой возле него.
      Женское божество, поглощающее  посвященные  ей  приносы,  могло
  быть Макошью (в случае угрозы урожаю), а в  случае  мора  и  угрозы
  жизни людей  это  могло  быть  олицетворением  того  враждебного  и
  злобного божества вроде Мары, Морены, (от "мор", "морить"), которое
  впоследствии приняло общеизвестный облик сказочной Бабы-Яги. Сказки
  часто подчеркивают огромность этого существа: Баба-Яга лежит в избе
  из угла в угол: "в одном  углу  ноги,  в  другом  голова,  губы  на
  притолоке, нос в потолок уткнула"; "Баба-Яга, костяная  нога  морда
  глиняная, грудью печку затыкает" (иногда -- "титьки  её  на  грядке
  висят").
      Двойником   Бабы-Яги   является    Лихо    Одноглазое:    "Лихо
  олицетворяется в наших сказаниях бабой-великанкой, жадко пожирающею