когда приносил свои жертвы Святослав Храбрый.
      В греческих «Чудесах Дмитрия Солунского» в VII веке славянский князь Ясон 
(или Якун) обращается к «оракулу Пырину» перед походом на греков. В полном 
соответствии с «законами жанра» пророчество «богомерзкого идола» оказывается 
бесполезным, что в реальной истории отчего-то не помешало славянам захватить не 
только окрестности Солуни (Фессалоник), но и все Балканы, и даже Пелопонесс, 
ставший на века славянской Мореей.
      Перуна упоминают в паре с Волосом договоры с Византией Олега Вещего, 
одного - договор 944 года Игоря Рюриковича, и не то в паре с Волосом, не то в 
тройке с ним же и неким не поименованным конкретнее Богом - договор 972 года 
Святослава Игоревича Храброго. Если Волосу клянутся на золотых 
обручах-браслетах, то Перуну - на оружии. Соответственно, Божья кара за 
нарушение клятвы должна, видимо, воспоследовать от каждого своя - от Перуна - 
гибель от своего оружия, от Волоса - «да станем же золоти, яко золото» (видимо, 
имеется в виду какая-то болезнь).
      Затем идет уже очень подробно рассматривавшееся нами описание 
воздвигнутого Владимиром в 980 году святилища Пятерым. Иногда также сообщается, 
что дядька будущего крестителя, хазарин Добрыня, воздвиг кумир Перуна в 
Новгороде. Из этого иногда делаются далеко идущие выводы - например, что 
Перун-де почитался исключительно в южной половине Руси, а в северной почитали 
Волоса (опять та же попытка превратить общеславянских Богов в местных или 
племенных кумиров, что и со «сборной» версией происхождения Киевского 
Пятибожия). При этом чрезвычайно сложно было бы объяснить, отчего, скажем, в 
заведомо южнорусском «Слове о полку Игореве» совершенно не упомянут Перун, зато 
присутствует упоминание о Волосе/Велесе («Бояне, Велесов внуче»). Или отчего 
князья варяжской Руси, в Киев пришедшие с севера, считают «Богом своим» именно 
Перуна. Или отчего в Пскове, где немецпутешественник И. Вундерер видел в XVI 
веке каменные кумиры Перуна и Хорса, до XX века бранились: «Сбей тебя Перун!» 
Подобные ругательства бытовали и в Белоруссии («Каб цябе Пярун треснув!») и 
Словакии («Паром те забив!»). В Словакии почитание Перуна-Паруна-Парома 
продолжалось до позапрошлого столетия, про него рассказывали предания, его 
упоминали в речи, ему, кажется, даже жертвы приносили. 
      В новгородских преданиях основание капища Громовержца на холме над 
Волховом, где впоследствии встанет православный Перыньский монастырь, 
приписывалось сыну легендарного прародителя Славена, Волху Славеновичу (Волху 
все Славичу, Вольге свет Славьичу русских былин). В данном случае - как и во 
многих других - археологический факт оказывается на стороне фольклора. Весомый 
щелчок по носу иных снобов-историков, употребляющих слово «фольклор» как 
какое-то ругательство! Раскопки В.В. Седова на Перыньском холме подтвердили 
существование там святилища по крайней мере с VII века. Огромный холм венчала 
статуя Громовержца с пылающим перед нею костром (про неугасимый костер перед 
кумиром древнего Бога гроз новгородцы рассказывали еще Адаму Олеарию в XVII 
веке). Вокруг холма был прорыт ров с восемью круглыми ямамилепестками (вот тут 
сравнение с лепестками гораздо уместней, чем в случае киевского святилища')[41],
 ориентированными по сторонам света. Подобный ров окружал и место идола на 
святилище горы Богит в Западной Украине - там, скорее всего, стоял 
прославленный Збручский идол. В каждом из лепестков тоже горел костер. Так что 
ни о «южном» происхождении Перуна, ни о возведении Добрыней первого святилища 
Громовержца в этих местах говорить, по-видимому, не приходится. Как и его 
племянник в Киеве, Добрыня в Новгороде разве что обновил святилище древнего 
культа - что опять-таки вписывается в общее положение Владимира во времена 
вокняжения. Сын рабыни, хазарский полукровка, братоубийца должен был всеми 
силами демонстрировать верность древним обычаям и почтение к Богам.
      Допускаю, впрочем, что как раз предание об установлении Добрыней кумира 
Перуна в Новгороде и есть фольклор - та не лучшая его разновидность, что 
связывает любую местную достопримечательность с именем последней побывавшей в 
этих краях знаменитости. Так, по свидетельству Костомарова, курганы 
Новгородчины, быть может помнившие варягов Рюрика, приписывались обывателями 
Новгородской губернии Ивану Грозному и Марфе Посаднице. Так название реки 
Ворсклы (связанное чуть ли не с праславянами скифских времен, ско-лотами) и 
выложенные из камней на Соловецких островах и берегах Белого моря лабиринты 
каменного века местное предание уверенно приписывают Петру Первому (река якобы 
получила свое название - «Вор скла, стекла» - из-за утопшей в ней 
«подозрительной трубки» императора, а вот к чему государю потребовалось 
громоздить каменные круги - не уточняют). Холмы и курганы на берегах Камы, по 
уверениям местных крестьян - земля, вытрясенная из сапога Пугачевым, а 
фаллический камень в городе Плес (скорее всего святыня языческих, возможно даже,
 дославянских времен), установил-де Федор Иванович Шаляпин в назидание неверной 
любовнице. Ровно по этому же принципу к моменту составления летописей древнее 
капище могли приписывать дядьке Крестителя.
      Как было разрушено святилище в Киеве и подвергся особому поруганию кумир 
Громовержца, я, читатель, Вам уже рассказывал. В Новгороде, согласно местным 
летописям, однако, все не обошлось так просто - кумир якобы кричал: «О горе! Ох 
мне! Достался немилостивым этим рукам!» Но, проплывая под Волховским мостом, 
кинул на него свою палицу со словами: «Тешьтесь, новгородские люди, а меня 
поминайте!» Там и «поминали» сурового Бога регулярными побоищами вечевых 
партий[42], а также и казнями - осужденных вечем оглушали палицей и скидывали в 
Волхов, где как раз под мостом была незамерзающая полынья. Любопытно, что 
бились и казнили не абы какими палицами, а Перу-новыми, хранившимися… в церкви 
святых Бориса и Глеба, пока в XVII столетии знаменитый реформатор Никон не сжег