Наконец, появление не прикасающихся к оружию и железу гусляров на 
дипломатическом поприще находит подобие и у кельтов, где жрецы-друиды часто 
выступали в роли послов, и в крещеной Руси, где послами оказывались 
христианские попы.
      Итак, вполне вероятно, что описанные Симокаттой загадочные славянские 
гусляры-послы, сторонящиеся железа и не участвующие в войнах - это впервые 
упомянутые славянские жрецы-волхвы. Очень показательно, что происходят они с 
«края Западного океана», из мест, где стояли главные святилища славян - Аркона 
на Рюгене и Радигощ, иногда неправильно называемый Ретрой. Еще в XI столетии 
два века как крещеные чехи посылали в эти святилища за предсказаниями и советом.
 «Остров Буян» русских сказок и заговоров - тот же Руян. Четырехликие изваяния, 
подобные истукану Свен-товиту Арконскому, находят по всей Славянщине - на 
Украине, в Беларуси, в Болгарии, в Рязани. Точно так же распространены и обряды,
 описываемые немецкими хронистами в Арконе. И в Болгарии, и на Украине 
домохозяин прятался за горку пирогов, как жрец в Арконе за священный каравай, 
спрашивая, не видно ли его, и желая, чтобы на следующий год было не видно. И на 
Руси девушки гадали, водя коня через принесенные парнями ослопы, как в Арконе - 
через копья, разве что гадали не об успехе боевого похода, а о замужестве. Еще 
занимательней наблюдение археологов Русановой и Тимощука. Оказывается, система 
расселения, при которой славянские жилища собирались вокруг святилища - места 
на возвышении без культурного слоя (так в археологии называют следы постоянного 
проживания людей на одном месте - отходы, обломки, потерянные вещи, всяческий 
сор) и зачастую защищенного чисто символически, очень небольшими валами, со 
следами постоянно поддерживаемого огня, возникла сперва в VII веке у 
прибалтийских славян, а уж потом распространилась на все славянские земли. 
Очевидно, Варяжский берег - «поморье Варяжское за Гданьском», как, напомню, 
выражался летописец - и впрямь был средоточием славянской Веры.
      Что до Руси, то описанные в наших летописях волхвы выглядят просто 
двойниками варяжских жрецов, как тех описывают немецкие монахи-хронисты, и тех 
«знахарей», которые, как писал безвестный перс IX века, автор географического 
труда «Худуд-аль Алем», пользуются у русов большим почтением. В X столетии Ибн 
Русте развивает тему; «Есть у них (русов) знахари, из которых иные повелевают 
царем, как будто бы они их (русов) начальники. Случается, что они приказывают 
принести жертву творцу их тем, чем они пожелают: женщинами, мужчинами, лошадьми.
 И если знахари приказывают, то не исполнить их приказания никак не возможно… и 
они говорят, что так повелел бог».
      Судите сами - в западных хрониках говорится, что балтийские 
славяне-варяги «жреца почитают больше, чем короля», «король у них, по сравнению 
со жрецом, пользуется меньшим почтением». И в летописях сказано, что против 
волхвов в XI веке осмеливались выступить только князья да княжьи воеводы, и то 
- крещеные пришельцы с лесостепного юга (между тем, кстати, финнов никто 
особенно не боялся - да и с чего бояться собственную кормушку, основной 
источник дани?). До крещения же даже великий князь Вещий Олег покорно 
выслушивал грозные пророчества волхвов. Показательно, что из многих 
подробностей рассказа о его смерти, коим так любят находить «фольклорные 
параллели», якобы свидетельствующие о ложности летописного предания (будто 
фольклор не отражает действительность, будто описание какогото события в 
фольклоре делает его невозможным), упускают одну, ни фольклорных, ни 
литературных подобий не имеющую, и оттогото самую достоверную. Олег едет к 
волхвам, чтобы узнать, когда и как он умрет. Одд из скандинавской саги, с 
которым Олега чаще всего сравнивают, буквально отбивается от такого пророчества 
- и это и литературно, и чисто по-человечески гораздо достовернее и понятнее. 
Нигде в преданиях и сказках не встретишь человека, который всерьез захотел бы 
узнать день своей смерти. Объяснить это можно лишь одним образом - Олег должен 
был узнать срок своей смерти у жрецов, ибо именно они определяли этот срок - а 
может быть, и вид смерти. Любопытно и упоминание в некоторых летописях о смерти 
братьев Рюрика, а иногда и его самого, от укуса змеи. Вкупе со смертью Олега 
это наводит на мысль о ритуале ухода утратившего свою божественную силу вождя - 
вроде тех, что описаны у Мэри Рено в романе «Тезей», и отразился в европейском 
предании о родовом роке знатных семей. А экспертами в вопросах ритуалов, рока и 
утраты вождем связи с Богами выступали, понятно, жрецы.
      Далее, именно жрецы выбирали жертвы, в том числе человеческие, у 
балтийских славян. И именно волхвы в XI веке выбирают во время голода в 
Ростовской земле жертвы среди жен местной знати, «старой чади», тех, кого 
следует убить, дабы возвратить «гобино» - плодородие земли, удачу охотников. И 
никто из местной знати "не пытается противиться этому, покорно приводя к жрецам 
сестер, жен, дочерей (только представить себе, ЧТО бы сделали с финном, 
явившимся к славянскому старейшине с предложением принести в жертву его сестру 
или жену!). Даже схваченные, связанные, едва живые от пыток, жрецы, похоже, 
продолжают внушать страх - княжеский воевода Янь приказывает родне принесенных 
в жертву мстить. Без приказа те не отваживаются поднять руку на пленных, 
связанных, истерзанных воеводскими палачами кудесников. Кстати, и сам воевода 
тоже не спешит казнить волхвов, предпочитая расправиться с ними чужими руками.
      Наконец, когда в Новгороде появился волхв, «творя-ше ся аки Бог», то за 
ним поднялся весь город. Подчеркиваю, читатель, весь. А если непонятно, почему 
я делаю на этом такой упор, напомню, что политическая история Новгорода 
началась словами «и восста род на род; и не бысть в них правды», а 
заканчивается междоусобицей сторонников Аитвы и Москвы, конец которой положил 
лишь приход Московского войска. Так что единодушие пошедших за волхвом 
новгородцев - это через сто без малого лет после кровавого крещения «огнем и