позднейшее искажение кротких славянских нравов под тлетворным влиянием тевтонов,
 как то делали славянофилы. Это наивное объяснение, пожалуй, основной 
недостаток великолепного и, к сожалению, почти не переиздававшегося труда Гиль 
фердинга «История балтийских славян». Разумеется, он тоже отдал дань рассказу 
Симокатты.
      Наконец, когда нелепость рассказов о славянах, вы-шедших-де в раннее 
Средневековье прямиком из каменного века, и о кротком нраве «голубиного народа» 
стала очевидна, стали говорить о том, что послы (а то и скрывшиеся под личиной 
послов разведчики, как полагал Аюбор Нидерле) сознательно ввели в заблуждение 
византийцев. К этой версии склонился в своем романе «Славянский меч» словак 
Финжгар. Или же, по новой моде «текстологического подхода», твердили про 
«стереотип варваров, живущих в Золотом веке».
      Мне все же кажется, что варвары не были настолько искусны во лжи, а 
византийцы - настолько простодушны и наивны. Что до «текстологического подхода»,
 то им можно обесценить любое сообщение любого источника, подогнав его под 
цитату из библии, «античную традицию» и так далее. Гораздо любопытнее то 
обстоятельство, что в варварской Европе действительно существовал слой людей, 
сторонившихся военного дела и самого железа!
      В сохранившемся в Англии датском эпосе «Бео-вульф» (кстати, еще одном 
источнике «Тринадцатого воина») упоминается некий пользующийся доверием 
правителей Унферт. Доверяли Унферту и прислушивались к его советам вопреки тому,
 что «с родичами своими в игре железа он был нечестен». В чем же была 
«нечестность» Унферта? Германский исследователь Геза фон Неменьи полагает, что 
дело в сане Унферта - «тул», Языческий жрец. Сопровождавшие готское войско 
жре-Цы, по свидетельству Иордана, лишь пели (!) боевые песнопения, но в бой не 
вступали. «Церковная история англосаксов» Беды Достопочтенного тоже говорит о 
запрете для жрецов на участие в битвах. Вполне понятно, что позже, в эпоху 
викингов, такое поведение уже понималось как «нечестное» - а может, сыграло 
роль и то обстоятельство, что «Беовульф» дошел до нас в монастырских списках. 
От вольностей монастырских переписчиков пострадал не один источник - чего 
только стоит порожденный их воспаленным воображением облик античного мира, 
переполненного мужеложцами! И конечно, не было ничего проще и естественней для 
такого деятеля, чем объяснить «нечестностью» нечестивого идолослужителя его 
ритуальное нежелание прикасаться к «играм железа». Те же запреты накладывались 
на галльских друидов, фламинов римского Юпитера Капитолийского, индийских 
браминов. Иногда даже запрещалось смотреть на вооруженное войско или… 
прикасаться к железу! Дж. Фрэзер уделил немало внимания в своей «Золотой ветви» 
табу для жречества на прикосновение к железу. У римлян и их соседей сабинов 
жрецы не имели права даже бриться железными бритвами или остригать волосы 
железными ножницами - только бронзой[31]! Когда в священные рощи вносился 
железный предмет, надо было принести искупительную жертву. Древний священный 
мост через Тибр был построен и ремонтировался без железных инструментов - как 
тут не Вспомнить русские церкви «без единого гвоздя», то есть с минимальным 
использованием железа! Одна из знаменитых рунных надписей - так называемый 
камень из Эгьюма - содержит гордое указание, что при ее нанесении к камню не 
прикасались железом. В средневековой Европе общим местом была неприязнь 
таящегося среди холмов и пустошей «Древнего», «Волшебного», «Языческого» народа 
к «холодному железу». Напомню, читатель, только один рассказ из киплинговско-го 
сборника «Подарки фей», который так и называется - «Холодное железо». В 
Ирландии этим народом стали ушедшие в волшебные холмы от завоевателей гой-делов 
Туата де Данан - как мы помним, читатель, ми-фоэпический аналог жрецов-друидов. 
Стоит заметить, что Волх свет Славич, Волх сын Славена из новгородских былин и 
преданий, предок-эпоним1 волхвов, хоть и предстает охотником и вождем дружины, 
однако ни разу не берется за оружие - «рубит-сечет» добычу и врагов его дружина.
 Сам же Волх на охоте загоняет добычу, оборотившись последовательно соколом, 
туром и щукой, на войне в облике волка и горностая производит разведку, двери в 
убежище врага вышибает ногой, не прибегая к оружию. Наконец, с самим врагом, 
Санталом, расправляется Волх опять голыми руками - ударяет его «о кирпичей пол».

      О связи Языческого жречества с певческим искусством вряд ли особенно надо 
распространяться. Песни были одним из основных способов хранить священное 
Знание о Богах и обрядах. В «Слове о полку Игореве» гусляр Боян назван Вещим и 
«внуком» ВелесаВолоса, бога Волхвов. В «Голубиной книге» упавшую с небес книгу, 
содержащую все тайны мироздания, толкует царь-гусляр Давид, а в самых архаичных,
 сохранившихся в глухих углах Сибири, вариантах - вещий Калига. Польское 
«гусла» - колдовать, «гусляж» и «гусляр-ка» - колдун и колдунья, лужицкое 
«гуссловач» -
      Эпонимом называется фигура предка группы людей - народа, племени, города, 
сословия - по которому эта группа получила имя. Скажем, братья Лех, Чех и Рус 
из известного сказания - эпонима, соответственно леховполяков, чехов и русов. 
      Языческий обряд, жертва, колдовать, «гуссловар» - ведун, литовское 
«гослус» - чародейство. Разумеется, надо вспомнить и Садко из былины, одной 
игрою на гуслях вошедшего в близкое знакомство с Языческим Божеством - Морским 
Царем. Языческое значение игры на гуслях прекрасно понимала церковь, с Феодосия 
Печерского сурово осуждавшая ее, а во времена Алексея Михайловича наконец 
добившаяся истребления гуслей в государственном масштабе.
      Пение готских жрецов нам уже знакомо, у галлов певцы-барды пользовались 
почтением наряду с друидами, входя вместе с ними в жреческую касту. Со 
жречеством связаны ведические певцы-риши, эллин Орфей, учредитель Элевсинских 
мистерий и великий певец.