называют некоторые историки финикийскою колонией вместо бактрийской; но теперь 
оказывается, что Финикияне также из Бактрии. Адам Бременский называет Винету в 
одном месте склавонским (славянским), а в другом -Скифским городом; 
Скандинавский писатель SwenoAgonis - гуннским (Hunnisburg). Пространство, 
Винетой занимавшееся, составляло около двадцати квадратных верст. Ее место, 
говорит Адам Бременский, от нас за рекою Отдарою (Oder).
      Итак, язык, названный Дю Перроном зендским, есть собственно бактрийский, 
или, если возводить его до первообраза своего, парс-ский, и Парси, жившие в 
Бактрии, суть предки Славян-Венедов и их соседей Алан, коих название 
сохранилось в местности, тучной на-житями, а именно на Аланских островах. Алане 
постоянно сидели бок о бок каких-либо соплеменных Славян. Галльские Алане 
сидели подле Славян-Бургундов, которых мы называем Славянами потому, что кроме 
настоящих доводов наших, имеющих быть помещенными в особом выпуске, все 
франкские историки называют их Скифами и Сарматами; византийские же историки 
называют Скифами Руссов и Венедов; германские историки называют Сарматов Slavi 
Sarmati, а скандинавские называют Руссов и Венедов - Гуннами; следовательно, 
все эти названия составляют синонимы и относятся единственно к славянским 
племенам.
      Когда Алане галльские начали оставлять пастушескую жизнь, то построили 
себе на реке Самаре, нынешней Somme, город Сама-робреги (т.е. Самарские берега),
 называющийся ныне Амиэном (Amiens), и прозвание их Аланами само собой должно 
было прекратиться, что и действительно последовало во времена войн их с 
Бретонцами. При утрате общего занятия целых селений, дававшего им номинальность,
 должно было исчезнуть и самое название, служившее только эпитетом образа жизни 
и трудов их. Вот почему исчезают у нас в истории так часто мнимые племенные 
имена, которые в своё время были не что иное, как прозвища, данные соседями по 
занятиям, обычаям, одежде, образу жизни и по другим подобным отношениям.
      Действительно, должно сознаться, что в историю не только Славян, но и 
всех народов Европейских внесено вместе с истиной так много неверного, 
превратного, баснословного, пошлого, смешного и эгоистического, что давно бы 
пора выколотить из неё всю пыль и сор, вкравшиеся частью от неведения, частью 
от властительного характера и гордого образа мыслей римлян и греков, желавших 
повелевать всем миром и потому считавших прочих людей или рабами своими, или 
варварами, недостойными свободной гражданской жизни! - А сколько после греков и 
римлян являлось на сцену историографии ослепленных последователей, считавших за 
святотатство поверку древних сказаний, и, кроме того, сколько подражателей во 
вновь составлявшихся дееписаниях, и, наконец, сколько спекулято-ров, которым 
дороги были не факты науки, а выручаемые деньги;
      эти меркантилисты исказили ещё более историю, не заботясь нисколько о её 
чистоте и достоинстве. Такова ли должна быть история? Эта святая истина! Эта 
наставница для правителей и наука жизни для всех? Таковы ли должны быть жрецы 
её, каких мы нередко встречаем в её святилище? Там толпились и бездарные 
компиляторы, и гнусные льстецы, и злые клеветники, и упрямые раскольники в 
науке, и хитрые торгаши ею посреди немногих чад истины, живших собственно для 
науки и занимавшихся ею по призванию, а не по обязанностям и расчётам.
      Но мы снова увлеклись общностью предмета и удалились от Парсов. Обратим 
последний взгляд на народ, посреди которого жил Зороастр или Зердест. Книги его 
свидетельствуют, что Парси или По-Рси имели свои письмена и находились на 
высокой степени образованности, занимались хлебопашеством, скотоводством и 
торговлей. Хотя большинство их было развращено в его время, как он сам на то 
ясно указывает, но это судьба всех народов, отживших золотой век свой. Мы видим 
из истории, что и греки, и римляне предались по миновании золотого века своего 
также разврату и тем не только погубили свою самобытность, но и упали 
нравственно и умственно ниже многих окружавших их народов.
      Самого Зороастра мы считаем глубоким мудрецом и политиком своего времени. 
Он не надеялся произвести своими поучениями влияние на всю массу народную, а 
потому решился действовать только на избранных, дабы извлечь их из среды 
соблазна особой колонией на место, отдалённое от родины, чтобы отдаленностью 
именно прервать всякое сношение между избранными им, чистыми, с оставшимися, 
растлёнными в страстях и пороках.
      Если б кто вздумал сказать на это, что Зороастр был один на такой высокой 
степени образования, как блуждающий огонь на болоте, то мы возражаем: нет! Его 
глубокие, чистые, здравые и разумные мысли должны были понять все его новые 
колонии, ибо без этого они не могли бы и состояться. А притом довольно 
упомянуть, что Венеды, современные Зердесту, имели уже в числе предков своих 
Финикиян, Эфиоплян, Египтян, Карфагенцев, Фиванцев и вынесли с собой на 
Балтийское поморье грамотность, понятия о едином Боге, о бессмертии души и о 
высокой добродетели гостеприимства, услаждающего бытие каждого человека, даже 
чуждого, забредшего странника! И всё это было за 2000 лет до Рождества Христова,
 следовательно, прежде, нежели греки научились у Финикиян, Лидийцев и Эфиоплян 
грамотности; даже прежде, нежели получили условную оседлость между этих 
славянских племен!
      Любопытно было бы взглянуть и на врачебные знания Парсов, их глубокое 
уважение к жизни человеческой, выясняющееся из понятий не только о болящих и в 
особенности о мнимоумерших, но и об окружающих тех больных здоровых людях, 
могущих подвергаться заразам, одним словом: на их гигиену, диэтетику, семиотику 
и терапию, не носящих хотя пышных заглавий отдельных медицинских наук, но в 
общей массе своей под простой фирмою знания, обязывающих читателя к полному 
уважению сведений, основанных на тонких наблюдениях и разумных опытах. - Но 
этот труд составил бы уже отдельный взгляд, не касающийся политической жизни