расширения этнического и социального состава христианских общин,  это  слово
стало восприниматься в своем прямом значении.} было необходимым  компонентом
в христианской системе ценностей: и потому, что бремя страданий,  несчастий,
преодоление искушений мыслилось как путь к  царству  божию,  и  потому,  что
помощь нищим давала возможность богатым достичь "совершенства".
     Образы ученика, продающего  рыбу,  и  каменщика,  исцеленного  Иисусом,
отражали те социальные слои, среди  которых  создавались  иудео-христианские
евангелия.  Те  же  люди  в   Апокалипсисе   Иоанна   предсказывали   гибель
ненавистного Рима ("пал, пал Вавилон, город великий, потому что он  яростным
вином  блуда  своего  напоил  все  народы"  (14:8).  Но  в  том  направлении
христианства, которое отстаивал Павел и которое в  конечном  счете  получило
наибольшее распространение, провозглашалась возможность спасения через  веру
в Христа для всех - иудеев, эллинов, варваров, рабов и свободных.  Здесь  не
только раб приравнивался к свободному, а варвар - к эллину, что  было  очень
важно для самосознания всех неполноправных жителей  Римской  империи,  но  и
свободные приравнивалась к рабам, а иудеи - к скифам. Низы общества  уже  не
получали преимущества перед верхами, а иудеи - перед другими народностями. И
нищий, и приближенный императора, согласно этому учению, одинаково нуждались
в спасении и одинаково могли спастись. Поэтому и  социальная  принадлежность
персонажей новозаветных сказаний (там, где эта принадлежность не была прочно
закреплена традицией) стала несущественной:  исцеленный  сухорукий  каменщик
оказывается просто неизвестным человеком.
     Иначе, чем в каноне, в Евангелии евреев изложена и притча о талантах. В
Евангелии от Матфея рассказывается, что один человек,  отправляясь  в  чужую
страну, дал трем своим рабам по нескольку талантов (мера веса) серебра. Двое
из рабов пустили их в дело и вернули господину с прибылью. Третий же,  боясь
господина, пошел и закопал серебро в  землю.  Когда  господин  вернулся,  он
обещал награду двум первым рабам, а у третьего  велел  отнять  его  таланты,
самого же его выбросить "во тьму внешнюю" (25:14-30). Смысл этой притчи -  в
необходимости активного служения богу, активной проповеди нового учения.
     Притчи  занимают  большое  место  в  евангелиях  -  и  канонических,  и
апокрифических. Используя реальные образы и ситуации,  притчи  придавали  им
иное, духовно-религиозное значение: рабы людей превращались в рабов  божиих,
сокровища мирские - в сокровища веры. Тем самым действительность становилась
нереальной, а религиозная символика - истинной  реальностью.  Формы  притчи,
как и образная система речей, вводила элемент тайны в поучения проповедников
христианства - тайны, доступной только для избранных, поверивших в Иисуса (в
Евангелии от Матфея Иисус объясняет ученикам, для чего он говорит  притчами:
"Для того, что вам дано знать  тайны  царствия  небесного,  а  им  не  дано"
(13:11).
     В разных произведениях христианской литературы  притчи  при  сохранении
основной символики расцвечивались различными  деталями,  а  иногда  могли  и
менять свой смысл. В Евангелии евреев, согласно Евсевию Кесарийскому,  также
действует господин и трое его слуг. Но наказанию подвергается  не  тот,  кто
спрятал деньги, а тот, кто жил беспутно (один из слуг,  получивших  серебро,
умножил богатство, второй его спрятал, а третий растратил все данное  ему  с
блудницами и флейтистками. Первый был принят господином с  радостью,  второй
только подвергся упрекам, а третьего бросили в тюрьму). Эта  версия  кажется
внутренне более стройной, чем в  канонических  евангелиях,  где  второй  раб
(также приумноживший состояние) не несет,  по  существу,  никакой  смысловой
нагрузки; противопоставляются только первый и третий: талант раба, зарывшего
его,  отдается  первому  рабу.  В  Евангелии  евреев  каждый  раб  поступает
по-своему и соответственно вознаграждается. Самое  страшное,  согласно  этой
версии, - погубить свою душу  в  мирских  утехах.  Опять  настойчивый  мотив
раннехристианских поучений - отречение от мира. Речь в этом отрывке  идет  о
поведении людей, о  разной  степени  их  "греховности":  человек,  никак  не
проявивший свою веру, все же достоин меньшего наказания, чем растративший ее
в общении с миром. Любопытно упоминание о флейтистках (как  и  в  папирусном
фрагменте  неизвестного  евангелия):  девушки-музыкантши  были  непременными
участницами пиров, которые устраивали богатые люди греческих полисов.  Иудеи
и  иудео-христиане  осуждали  эти  обычаи,  они  приравнивали  флейтисток  к
блудницам.
     В канонических евангелиях приведена  уже  измененная  версия  притчи  о
талантах. Смысл ее более абстрактен: главное - служение вере; все отказываю-
щиеся от этого служения понесут наказание. Вариант этой притчи у Луки,  хотя
и с другими подробностями, имеет тот же смысл.
     Особое  место  в  иудео-христианских  евангелиях  занимал  Иаков,  брат
Иисуса. В отличие от новозаветных сказаний, в  Евангелии  евреев  говорится,
что именно Иакову  первому  явился  воскресший  Иисус.  Он  "принес  хлеб  и
благословил и дал Иакову праведному и сказал ему: брат мой, ешь  хлеб  твой,
ибо сын человеческий восстал ото сна среди спящих".  Иаков,  таким  образом,
рисуется здесь первым свидетелем воскресения.  Такая  роль  Иакова,  видимо,
связана с преданием о  том,  что  он  был  одним  из  главных  руководителей
палестинской общины {Иаков, брат Иисуса,  упоминается  и  у  Иосифа  Флавия,
который  сообщает,  что  иудейский  первосвященник  казнил  "брата   Иисуса,
именуемого Христом, по имени  Иаков,  равно  как  и  несколько  других  лиц"
("Иудейские древности", XX, 9. 1). В послании Павла  к  галатам  (1:  18-19)
автор его говорит, что он видел в Иерусалиме "Иакова, брата господня".}.
     Иудео-христиане выделяли среди учеников Иисуса своих апостолов, так  же
как это делали христиане других  направлений,  приписывая  им  особо  важную