|
аться достаточно ясно, чтобы предупредить споры и
кривотолки, которые могли возникнуть в будущем по поводу их богооткровенного
учения. Впрочем, святой Павел предвидел эти споры. Он говорит, что
необходимо, чтобы в церкви были ереси. Как бы то ни было, нельзя отрицать,
что эти споры почти всегда оказывались на пользу духовенству. А это и есть
видимая цель, которую поставило себе провидение, заповедав проповедь
евангелия роду человеческому. Ереси и споры вызвали необходимость в писаниях
и соборах, которые всегда приносили попам богатство и славу, вносили
смятение в ряды врагов их, заставляли уважать церковь, делали народы
невежественными, держали их в рабстве и, наконец, заставляли их проливать
свою кровь, чтобы установить на некоторое время чистую веру, подлежащую,
однако, изменениям.
Чтобы выйти из затруднения, неизбежно создаваемого разноречивыми часто
решениями церкви, добрые христиане должны руководствоваться ответом, который
кардинал Кузанский дал еретикам-гуситам, цитировавшим тексты писания,
подтверждающие их взгляды. "Надо,-сказал он,-понимать писание в соответствии
с намерениями церкви, которая, изменяя его смысл, обязывает нас верить, что
и бог его изменяет".
Еще короче приговор кардинала Палавичини. Он уверяет, что вера основана
на единственном догмате- на непогрешимом авторитете церкви (см. его "Историю
Тридентского собора"). Как бы то ни было, здравый смысл возмущается при виде
непостижимых или пустяковых споров, которые вот уж почти пятнадцать веков
волнуют церковь. Темные места в Библии, которых никто никогда не поймет,
видения, бред, сказки, пустые церемонии постоянно занимали важных учителей
христианства. Глупейшие пустяки стали пунктами, имеющими величайшие
последствия. Христианская церковь, которая в эпоху язычества отличалась
простотой своего культа, как только язычество было уничтожено, не замедлила
усвоить часть его суеверных обрядов, на которые первые христиане смотрели с
отвращением. Попы и епископы поняли, что надо импонировать народу
облачениями, обрядами и обычаями, которые всегда составляют для него
сущность религии. Поэтому церковь уделяла очень большое внимание такого рода
вещам, и отсюда возникали весьма оживленные споры.
Такое жалкое времяпрепровождение было бы, может быть, простительно,
если бы оно создавало только праздношатающихся мыслителей, абсолютно
бесполезных для общества. Но их "важные" пустяки, принимавшие в глазах
верующих преувеличенное значение, постоянно нарушали покой народов,
потрясали троны, вызывали убийства, преследования и преступления, о которых
читаешь с содроганием.
Нет ни одного догмата божественной религии, возвещенной Иисусом
Христом, который не вызывал бы в течение веков потоков крови и слез
несчастных христиан. То оказывается необходимым утвердить божественность
сына божьего и его единосущность отцу-целые века споров, пыток и ужасов не
могут заставить принять этот догмат, слишком туманно изложенный в
"священном" писании. То к отцу и сыну надо присоединить дух святой и решить,
исходит ли он от отца через сына или же от них обоих одновременно. То спор
идет о том, обладают ли отец и сын одной природой или двумя, одной волей или
двумя. А то для спасения христиан необходимо созвать собор и решить, имеет
ли один епископ право старшинства над другими. То вся церковь в волнении по
поводу установления дня празднования пасхи. То проводят соборы, чтобы
выяснить, можно ли иметь иконы или нет. В то время как императрица
Ирина, прославившаяся своими преступлениями, созывает в Константинополе
собор, чтобы предать анафеме иконоборцев, противников икон, Карл Великий со
своей стороны, созывает такой же многолюдный собор во Франкфурте, чтобы
осудить иконы и их поборников.
Мы никогда не кончили бы, если бы стали перечислять все бедствия и
несчастья христианских народов, вызванные пустыми спорами церковников. Веря
своим пастырям на слово, верующие думали, что эти великие люди заняты всегда
исключительно высокими материями, чрезвычайно важными для спасения, тогда
как в действительности пастыри всегда думали только о своих личных
интересах, о своем тщеславии, своей мстительности, своей алчности, и они
никогда не могли прийти к соглашению насчет того, какими способами отнять у
верующих их имущество и способность владеть разумом.
Пусть не думают, что только неверие заставляет смотреть с презрением на
споры церковников и их соборов. Святой Григорий Назианский, епископ,
богослов и святой, который, несмотря на это, все же больше, чем его
собратья, по-видимому, любил мир, собственными глазами видел эти смешные
сборища. Будучи приглашен в 337 г. на собор, происходивший в
Константинополе, он отвечает пригласившим его следующим образом:
"Если надо писать вам правду, я скажу вам, что всегда буду избегать
всякого собрания епископов, ибо я никогда не видел собора, который привел бы
к успешному концу или который не увеличил бы зла вместо того, чтобы его
уменьшить. Дух раздора и честолюбия там, без преувеличения, настолько велик,
что его описать нельзя". Таким же образом наш святой высказывается во многих
письмах. А так как он был поэтом, то он и в стихах изложил свое
презрительное отношение к соборам. "Нет,- говорит он,-я никогда не буду
участвовать в соборах;
там слышно только, как гуси или журавли дерутся, не понимая друг друга.
Там можно видеть лишь раздоры, распри и постыдные вещи, остававшиеся раньше
скрытыми. Все это собрано воедино в одном месте, где находятся злые и
жестокие люди".
Несмотря на труд
|
|