ет Моисею  или  Иисусу Навину. Благочестивый убийца
будет  ссылаться  на  пример  Яили  или Юдифи. Выступающий против  государей
крикун  будет считать  себя подражателем Самуила, Ильи и еврейских пророков.
Мятежники и кровавый тиран будут оправдывать себя примером Давида.  Буйный и
упорный  богослов  будет   считать   себя  вторым  Афанасием,  Кириллом  или
Златоустом. Цареубийца найдет оправдание своему преступлению в подвиге Аода.
Наконец,  если  наш  святоша потерпит неудачу  в своих начинаниях  и  станет
жертвой своего усердия, он  увидит отверстые небеса, готовые  принять его, и
самого бога на троне, подносящего ему венец и пальму мученика.
     По   логической   последовательности   принципов  христианской  религии
служители  и  учители  церкви  -  единственные  судьи  нравов.  В   качестве
прирожденных  толкователей  "священного" писания,  то есть  боговдохновенных
творений,  они  имеют  право  регулировать  поведение  народов, которых  они
постарались ослепить верой. При помощи  двойной морали,  возвещаемой  людям,
они  могут, смотря по надобности, проповедовать раздоры и мир,  покорность и
бунт,   призывать  то  к  терпимости  и  снисходительности,  то  к  яростным
преследованиям.   "Священное"  писание,   будто   бы   продиктованное  самим
божеством,  содержит   самые  противоположные   правила.  Если   оно  иногда
предлагает  честные  и  благодетельные  поступки,  хотя  в  очень  маленьком
количестве, то чаще  всего оно  восхваляет  плутни, разбой, отвратительные в
глазах разума поступки.
     Поскольку,  однако,  эти  противоречия не  могут  не  поразить  всякого
читателя  Библии,  служители церкви мудро  рассудили, что  было бы хорошо не
дать слишком любопытным верующим рыться в книге, заключающей вещи, способные
ввести в соблазн  и  возмутить  всех тех,  кого  вера не  успела  достаточно
ослепить.  Они  поэтому  разрешили  читать  эту  книгу  только  священникам,
заинтересованным в  том, чтобы ничего в ней  не видеть, кроме возвышенного и
достойного,  или  же  христианам, утвердившимся в  своей  вере  и  давно уже
предрасположенным  видеть  в  Библии  только  поучительное.  Таким  образом,
рядовых верующих, вера коих недостаточно крепка, чтобы переварить излагаемые
в "священных" книгах преступления, римская церковь благоразумно лишила права
читать  книгу, хоть и боговдохновенную, но  способную повредить  вере. Таким
образом,  наши богословы возводят  на бога  обвинение, что он открылся людям
лишь для того,  чтобы поставить им ловушку, чтобы большинство верующих  сами
не  познали тех вещей, которым  он хотел их научить. Сколь ни нелепым должен
казаться  такой образ  действий,  он,  очевидно, является результатом весьма
тонкой политики.  Вожди христиан поняли,  что  проверка их  документов может
бесконечно повредить  тому  божественному  учению,  на котором  основано  их
могущество.  Они  боялись, чтобы разум  не восстал и не возмутился против их
откровений. Они боялись пробуждения здравого смысла, который вере не  всегда
удается изгнать  совершенно из  умов  людей. Они боялись, чтобы человеческое
сердце  не  ужаснулось  порою  перед  догмами,  сказками,  противоречиями  и
особенно перед образцами святости, какие показывает Библия.
     Благодаря этой мудрой политике служители христианской  религии остались
исключительными  обладателями   и   единственными  хранителями  божественных
законов.  Они объясняли их по-своему, сумели  сами создать себе права, стали
распорядителями страстей  человеческих, получили  исключительную  привилегию
просвещать невежественные и легковерные в своей простоте народы, которые они
заблаговременно приучили верить, что церковь, то есть  сословие духовенства,
непогрешима,  получает  постоянно  внушения  от бога и не  способна обмануть
доверяющихся ей.
     Нравственность  в  христианстве, поскольку она основана  единственно на
писании,  толкователем  которого  является  церковь,  целиком отдана на волю
священников,   святых,  вдохновенных.  В  этой   нравственности  нет  ничего
устойчивого.  Если  иногда  она  предписывает добро и  якобы ведет  людей  к
добродетели, то чаще всего она делает  их слепыми  и злыми. Под видом защиты
дела всемогущего она непрестанно твердит  верующим, что "лучше  повиноваться
богу,  чем людям". Эти благочестивые  безумцы не  видят, что, согласно их же
правилам,  божество не может предписывать преступления,  что истинной морали
не свойственно меняться, что священники, открывшие способ отожествить себя с
богом, обладают изменчивой нравственностью, приспособленной к их собственным
интересам. В своем ослеплении христиане не замечают, что поступки, о которых
сообщают  их  "священные"  книги,  деяния,  совершенные святыми,  одобренные
служителями  религии, предложенные  христианам в  качестве образцов,  обычно
оскорбительны для бога, недостойны  совершенного существа и либо губительны,
либо бесполезны для всего рода человеческого.
     Поэтому, когда мы  захотим  найти норму для нашего поведения, не станем
искать  ее  в  мнимых   откровениях,   содержащихся   в   писаниях,  которые
христианство почитает как божественные, не будем искать ее ни в Библии, ни в
легендах  о  святых;  не  будем  искать  в  христианской  морали, меняющейся
сообразно  с  интересами  священников,  каких-либо  предписаний,   способных
регулировать наше поведение по отношению к самим себе и к себе подобным.
     Будем черпать  свою  мораль  в  природе,  в  разуме.  Они  покажут  нам
отношения,  необходимо   существующие  между  чувствующими,   рассуждающими,
разумными существами. Они  нам  покажут,  в чем состоят наши обязанности  по
отношению к  другим и к самим себе. Они нам докажут, что,  какова бы ни была
наша  будущая  судьба,  но  если  мы хотим  быть приятны  божеству  и жить в
соответствии с  приписываемыми  ему  целями, мы  должны по  мере  сил  наших
трудиться для блага нашего рода, а также и для своего собственного счастья и
самосохранения.  Не  желая  проникнуть мыслью  в  неведомое  будущее,  будем
справедливы, человечны,