м книжники  и  фарисеи; что в  них не было ни капли
любви, а лишь озлобленность и страстность;
     что  их  благочестие  состояло в  том,  что  они осуждали  нечестивость
других,  шпионя  за  их  поведением не  для того, чтобы  исправить,  а чтобы
опозорить  их; что  они порицали или  хвалили людей не за тот или иной образ
жизни, а лишь в зависимости от интересов партии, к которой принадлежали; что
они восхваляли друг  в друге то, что резко порицали в сторонниках противного
лагеря;
     что  их споры  между  собой напоминали ночные побоища, где не разбирают
друга и недруга; что  они  придирались к пустякам под  прекрасным  предлогом
защиты  веры; наконец, что они  были  предметом отвращения  для  язычников и
презрения  для порядочных  христиан.  Вот как великий  святой  рисует  нравы
епископов и церковников своего времени. Эти нравы были точно такими же и до,
и после него.
     Так  как честолюбие и жадность были  во все времена истинными  мотивами
деятельности  попов,  особенно,  как  мы   видели,  первых   провозвестников
евангелия, мы должны предположить,  что пороки первых епископов были  те же,
что у епископов  позднейших  веков. Если мы  видим, что даже среди епископов
царит дух заговоров,  козней и  интриг, то мы должны прийти к убеждению, что
такие  настроения  составляют неотъемлемое  свойство  главарей  христианской
религии. При императорах-язычниках  эти пороки  приходилось маскировать,  но
они   проявились  в  полном   блеске,   когда   епископы,   осмелевшие   под
покровительством  императоров, получили полную  свободу  разнуздать все свои
страсти.
     Но  еще задолго до этой благоприятной  для  духовенства  эпохи епископы
обнаруживают  в   своем   поведении  заносчивость  и  чванство,  отнюдь   не
свидетельствующие  о смирении, о котором христианство столь гордо трезвонит.
Чтобы убедиться в этой истине, достаточно рассмотреть поведение  знаменитого
епископа Павла Самосатского, которое подверглось  осуждению  на Антиохийском
соборе  в  264 г. Собор  низложил Павла  за взгляды, которые были отвергнуты
епископами, входившими  в состав  собора. Надо полагать, что, если бы не эти
взгляды, не согласующиеся со взглядами других епископов,  участникам  собора
не  пришло  бы в  голову  ставить Павлу  в  вину  его  пороки,-их покрыли бы
"покровом  милосердия". Но так как  он был еретиком,  то возгорелось рвение,
вспыхнула  зависть  и  ревность, и  Павел подвергся поношениям  и  был лишен
своими собратьями прихода. Несмотря на его бедность, его обвинили в том, что
он  приобрел огромные  богатства  святотатством и взятками.  Он  смотрел  на
религию как на средство обогащения, говорили его противники; он  предпочитал
титул дуценария,  то есть финансового чиновника,  званию епископа; он  ходил
всегда  в  окружении отряда  людей, составлявших его  свиту. Он воздвиг себе
трибуну, или  возвышенный трон, как светские магистраты. Он сердился на тех,
кто не аплодировал его речам, как в театре. Он изымал церковные песнопения и
заменял  их песнями,  восхвалявшими его самого.  Он  всюду  таскал за  собой
молодых женщин приятной наружности.
     Неизвестно, были  ли  обвинения  против Павла  Самосатского хорошо  или
плохо  обоснованы, но, во  всяком случае не подлежит сомнению,  что  если бы
этих обвинений было достаточно для низложения епископа, то в наше время мало
нашлось бы таких, которым не надо
     было бояться этой же участи.
     Что касается  выборов  епископов, то нельзя сомневаться  в том, что они
сопровождались  ужаснейшими  заговорами.  Выборы  происходили  в   церкви  и
чрезвычайно  беспорядочно,  так  как пастырей  выбирала христианская  масса.
Глупая  чернь становилась  игрушкой честолюбивых претендентов  на  должность
епископа. Многочисленные постановления  соборов  против  симонии доказывают,
что сан епископа обычно получал тот, кто имел чем подкупить голоса.
     Чтобы  обморочить  простонародье, претенденты  на  епископскую  кафедру
часто  прибегали  к  обману.  Пускали  в  ход  поддельные  чудеса,  видения,
специальные откровения.  Эти  фокусы  вызывали  у  верующих  решение выбрать
человека,  которого,  казалось, отметило  само провидение. Бенедиктинец отец
Мартен  в своем  трактате  "De antiquis ecclesiae  ritibus" сообщает, что  в
лионской церкви был обычай всегда дожидаться какого-нибудь откровения, чтобы
определить выбор епископа. Когда святой  Евхерий  был  возведен в  этот сан,
ангел явился в видении ребенку и заявил ему, что небо требует избрания этого
святого человека. Отсюда видно, что видения и откровения были слабым пунктом
верующих. Лепет ребенка был для них несомненным знамением божественной воли.
То было блаженное время, когда совершалось столько чудес и всякий считал или
выдавал себя за боговдохновенного.
     В выборах епископа в древние времена часто играла роль политика  весьма
предосудительная, с точки зрения добрых христиан. Поразительный пример этому
мы  имеем в  деле  знаменитого  философа-платоника  Синезия, который, будучи
язычником, был  возведен в епископы Птолемаиды в Ливии  и посвящен  Феофилом
Александрийским вопреки достаточно сильным доводам, которыми тот мотивировал
свой отказ от этой чести.
     В самом  деле, из его  105-го письма  мы узнаем,  во-первых, что  он не
хотел  расстаться с  женой или  быть  вынужденным сохранять  с  ней  тайную,
прелюбодейную   связь.  Во-вторых,  он  заявляет,  что  исповедует   взгляды
платоников и  считает  невозможным  верить в различные догматы христианского
богословия,  которые находит  противоречащими его принципам; что  он верит в
предсуществование душ, в вечность мира, в воскресение в понимании Платона, а
отнюдь не в понимании христиан. Он призывает бога и  людей в свидетели своих
утверждений  и говорит,