н  не  обманулся  в   своих  пророческих  догадках:
ассирийский царь предлагает своему военачальнику Навузардану позаботиться об
этом  божьем человеке  и взять под  свое  покровительство  его самого  и его
имущество. Иеремия, 39, 9; 52, 12.
     Таким  образом, Иеремия сам наделил себя чертами изменника и обманщика,
смысл прорицаний которого заключался в том, чтобы предать отечество и отдать
Иерусалим в руки неприятеля, выселившего  евреев  в свои обширные владения и
тем положившего конец Израильскому государству.
     Если  мы  были  возмущены вероломным поведением Иеремии,  то  и писания
других пророков,  признаваемых,  как и он, боговдохновенными, вызовут у  нас
негодование. Как  можно, например, поверить, что бог,  ненавидящий,  как нас
уверяют,  порочность и любящий целомудрие, действительно приказал Осии взять
себе женщину дурного поведения и вступить с ней в  связь,  чтобы получить от
нее потомство? Не  довольствуясь  этим,  наш духовидец, по внушению, как  он
воображает,  бога,  вскоре   берет  еще   одну  прелюбодействующую  женщину,
благосклонность которой он покупает за  "пятнадцать серебренников и за хомер
ячменя  и за  полхомера  ячменя".  Осия. 1.  3.  Ориген находит,  что  столь
скандальную  связь  можно  рассматривать  лишь как пророческое  видение  или
чистую  аллегорию.  Это  мнение,  принятое   в  Египте,  подверглось  резким
возражениям  со  стороны  сирийских  христиан,  утверждавших,   что  то  был
действительный  брак,  переставший  быть  позорным,  поскольку Осия следовал
здесь  распоряжению  господа.  Выходит, что для  спасения  чести  иудейского
духовидца  христиане  возводят  на  бога обвинение  в том,  что  он  нарушил
неизменные  законы  чистоты и порядочности, провозглашенные им  в  Моисеевом
законе.
     Можно ли,  не  краснея,  повторять  те упреки,  которые господь  устами
Иезекииля делает двум падшим женщинам? Как можно передать те гнусные детали,
в  которые бесстыдно вдается  поистине  циничный пророк,  описывая  позорное
распутство  Оголы и Оголивы? Иезекииль, 16, 23. Пытаются  спасти  положение,
указывая,  что в  этих местах  непристойные  пророки упрекают  в  беспутстве
еврейский  народ. Но неужели  святой  дух  не  мог  призывать  народ  свой к
добродетели  менее непристойным образом?  Неужели для  этого ему  надо  было
показать нам  отвратительную  картину разврата,  вызывающую  краску  стыда у
всех, у кого распутство еще окончательно не убило стыда?
     Нам,  правда,  говорят,   что  чтение  Иезекииля  запрещено  евреям  до
тридцатилетнего   возраста.   Но   не   странно   ли,  что  для   ограждения
нравственности молодежи  пришлось запретить ей читать книги, внушенные самим
божеством?
     Богословы  продолжают, однако,  настаивать и заявляют, что бог,  диктуя
своим пророкам их  писания,  приспособлялся  к  грубому  характеру  евреев и
применял такие образы, которые могли бы сильнее всего поразить их. Но мы тем
более должны изумляться тому,  что излюбленный народ предвечного, постоянный
предмет его любви, забот и поучений, погряз в такой грубости и глупости, что
в  обращении  с  ним  приходится  применять  столь  непристойные  выражения,
оскорбляющие целомудренный слух цивилизованного человека.
     Наконец,  если станут оправдывать  эти неприличные места в  Библии  тем
соображением, что выражения, возмущающие порядочных людей в  наше  время, не
производили такого же впечатления на обитателей Иудеи, мы возразим, что бог,
предвидящий  все,  должен был  знать, что книги  эти некогда попадут  в руки
людей, менее  приученных  к пороку,  которые  будут возмущаться  ими и  даже
усомнятся  в том,  мог ли  когда-либо  бог сообщить  в  откровении  подобные
мерзости.
     Христианские богословы,  старающиеся  оправдать подобные гадости, могли
бы  найти  у порядочных  язычников  принципы  приличия,  перед  которыми  им
пришлось бы  покраснеть. Говоря о  слишком  скользких образах любви, которые
Платон влагает  в уста  Сократа,  Максим Тирский  пишет: "Если  он  скрывает
достойные поступки  под  неблагопристойными  словами,  то  это  прием  очень
странный   и   очень  опасный.  Покрывать  порядочное  чем-то   неприличным,
показывать  полезное в  оболочке вредного,  это-образ действия  человека, не
желающего творить добро, а желающего принести вред". Это применимо также и к
Песне песней,  в которой,  как нас уверяют,  дух  святой  хотел  пророческим
образом изобразить "духовный брак Иисуса с церковью".
     Сказанное о содержащихся в  некоторых местах у пророков непристойностях
можно   отнести   и  к  нелепым  и   смешным  видениям,   встречаемым  в  их
произведениях. При чтении их кажется, что мудрому богу захотелось играть для
святых роль шута,  слишком низкого, чтоб  его можно было терпеть в приличном
обществе.
     Независимо  от мерзостей  и нелепостей,  какие мы  находим  в  писаниях
пророков,  есть,  еще  обстоятельства,  по  которым  их  пророчества  должны
показаться нам подозрительными.  В самом  деле, всем известно, что  у евреев
были "истинные" и "ложные" пророки. Но как их отличить друг от друга? И те и
другие  говорили, что  бог сообщил им  свою волю  в видениях или  снах;  как
известно из самой  Библии, бог,  очевидно,  пользовался  именно этими  двумя
способами. Числа. 12, 6.
     Таким  образом,  у  евреев  всякий  человек,  имевший  нелепое видение,
воображал себя  боговдохновенным  или выдавал себя  за такого. На  основании
сновидения  какой-нибудь  фанатик или мошенник-оба эти  понятия часто  почти
совпадают - присваивал себе право проповедовать царям и смущать народ своими
бреднями. Правда,  Моисей  сказал  израильтянам,  что  они  сумеют  отличить
истинных  пророков  от  ложных  по  тому,  исполняются  ли  их  пророчества.
Второзаконие, 18, 21-22.