итаются  продиктованными самим  божеством. В  самом
деле,  как  можно  признать  божественное  внушение  в  темных,   непонятных
писаниях, предназначенных  для того,  чтобы  погрузить дух  человеческий  во
мрак?  Можно  ли предположить, что бог, решившись  открыться  людям, говорил
только загадками и неразрешимыми шарадами? Мудрый  человек высказывается для
того, чтобы его поняли;
     иудейский  бог  говорит только для того,  чтобы повергнуть слушателей в
недоумение.
     Но  если загадочный  язык  недостоин  мудрого  бога,  желающего открыть
смертным  свою волю, то  он, во  всяком случае, соответствует интересам тех,
кто ставит себе целью их обмануть. Мошенники нуждаются в маске. Таинственный
тон подстрекает любопытство толпы,  всегда воображающей, что  непонятное  ей
содержит чудесные вещи, и презирающей то, что ей доступно. С другой стороны,
обманщики подбирают  двусмысленные выражения, при помощи  которых им удалось
бы увильнуть,  если  бы  кто-либо  стал  хладнокровно  разбирать  их  мнимые
откровения.  Кто искренне хочет учить людей, говорит  с  ними ясно,  открыто
сообщает им то, что знает или думает, что знает. Язык истины прост и понятен
всем. Язык лжи всегда темен.
     Христиане резонно  смеются над пророчествами, которые некогда  изрекали
лживые жрецы от имени ложных, языческих богов. Так как, однако, из множества
пророчеств некоторые иногда случайно исполнялись, многие думали, что оракулы
имеют сверхъестественную способность, что их силу следует приписать демонам,
духам лжи и  мрака,  которые часто предвидели события и  говорили правду. Но
если мы  беспристрастно  разберем предсказания  еврейских пророков,  которые
пользуются  почитанием  у  евреев  и  на  которых  еще  и  теперь  христиане
основывают свою религию, мы найдем  здесь не меньше двусмысленностей,  чем в
пророчествах  Аполлона  или  Пифии. Более  того, писания  еврейских пророков
окажутся  гораздо  более  темными, и  при  добросовестном изучении  их мы не
обнаружим  ни одного  из тех  предсказаний, которые в  них ясно видят  лица,
обладающие преимуществом  религиозного  убожества.  Только путем  непонятных
комментариев,  насильственных толкований, аллегорий, произвольных или ложных
утверждений можно в них вскрыть то, что  заранее твердо решили в  них найти.
Только  под  влиянием  богословов  люди по  подсказке духовных руководителей
видят у пророков что угодно.
     Под воздействием предвзятой  неразумной веры,  уклоняющейся от какой бы
то  ни  было критики, христиане  ухитряются  видеть,  будто  их мессия  ясно
предсказан в писаниях ветхозаветных пророков. Они отчетливо обнаруживают его
уже в  книге Бытия под именем Шило в "благословении Иакова". А ведь  до  сих
пор еще не решено,  означает ли Шило имя человека или название  города. Наши
ловкие комментаторы и их доверчивые ученики видят также явное пророчество об
Иисусе  Христе и  его  чудесном  рождении  в  одном месте у Исаии,  где этот
пророк, очевидно, говорит о своей собственной жене, которой он по приказанию
господа сделал  ребенка, как он об этом наивно рассказывает.  Наши богословы
утверждают,  что  страдания и смерть того же Иисуса даны в  образной картине
страданий еврейского народа, который тот же пророк рисует в образе "человека
страдания". Исаия, 50.
     Иисуса  обнаруживают  в  таких  повествованиях,  где  описываются  -  в
напыщенном  пророческом  стиле  -  события,  свидетелями  коих  были  авторы
еврейских летописей.
     При таких приемах нет такой поэмы, романа или истории, в которых нельзя
было бы найти предсказаний, применимых к любому лицу. Изменив имена, призвав
на  помощь фигуры  и  аллегории,  можно найти мессию  в "Илиаде"  Гомера или
"Энеиде"  Виргилия  с  такой  же легкостью, как  и  в  божественных писаниях
иудейских   пророков.   Ведь  последние   были   не   только   гадателями  и
предсказателями, но и  поэтами и историками дикого  народа,  которому  могли
нравиться только сны,  чудесные видения,  загадки, бредни,  представлявшиеся
ему несомненными проявлениями божественного внушения. Женщин, детей и  чернь
гораздо меньше трогает простой и ясный рассказ о действительном событии, чем
чудесные романы  и страшные  сказки, заставляющие  работать их  воображение.
Ложь и  химеры  пользуются  в массе  гораздо  большим  успехом, чем  простая
истина.
     Но   если  мы  рассмотрим  писания  пророков,  отказавшись  от  детских
предрассудков, то  найдем в них  лишь  историю того  времени,  разукрашенную
пышной и фантастической галиматьей, представленную в символах и изложенную в
топе  фанатика.  Словом, эти  произведения  окажутся  продиктованными скорее
пьяным или сумасшедшим, чем духом божества, исполненного мудрости и разума.
     Более того, при анализе нравов и поведения этих  божественных  людей на
основании   приписываемых   им  самим  произведений  мы   не  найдем  ничего
поучительного  в  поведении этих святых.  Они сами  сообщают  о себе  факты,
которые им лучше было бы скрыть от потомства.
     Иеремия,  например,  сохранил  нам  патетический  рассказ о гибели  его
родины, опустошенной ассирийцами. Но у  него не хватило благоразумия  скрыть
ту гнусную роль, которую он сам сыграл в этом событии, столь трагическом для
его   сограждан.  Своими   зловещими  предсказаниями   он   убивал  мужество
соотечественников, внушал им мысль о бесполезности  сопротивления, доказывал
необходимость  уступить силе Ассирийской державы, стремившейся покорить их и
увести в плен. Однако среди  тех бедствий,  которые пророк предвидел, он  не
теряет  головы. Он  делает приобретения и закупает земли в стране,  которой,
как он предвидит,  грозит опустошение. Благодаря своему пророческому духу он
заранее  знает,  что  обретет  милость  в  глазах  неприятеля,  которому  он
облегчает  победу.  И