изображения храма  Артемиды и  терпели такие убытки, что  впали  в панику, а
знаменитый богатейший  храм всерьез испугался за  свое будущее. Но ведь, как
мы знаем,  Артемизион  процветал  потом  еще  целых два столетия и  перестал
существовать  не из-за  отсутствия  верующих, а  потому, что  его в 262 году
разрушили племена готов, вторгшиеся в Малую Азию.
     Впрочем,  и тогда культ Артемиды  сохранил  множество  приверженцев. На
развалинах старого  храма вырос  новый,  правда, значительно более скромный,
потому что обнищал сам город, но все  же он существовал еще некоторое время,
и лишь  потом на  его месте  построили церковь  - первую церковь  в  истории
христианства,  посвященную  богоматери,  Деве Марии.  Это, кстати,  типичный
пример  конформизма   христианской   церкви,   которая,   встречая   глубоко
укоренившиеся  языческие верования или древние культовые места, всегда умела
ловко приспособить их к своим нуждам.
     Сказание о беспорядках  в Эфесе для нас чрезвычайно поучительно. На его
примере мы увидели,  как автор "Деяний апостолов" понимал задачу историка. В
этом смысле он типичное дитя  своего времени. История  была  для него прежде
всего  способом   проповедования   определенных   мнений   и  взглядов.   Он
придерживался   цицероновского  принципа:  "Historia  est  magistra  vitae".
История - учительница  жизни  Автор  использовал  здесь  -  впрочем, уже  не
впервые  -  свой  талант беллетриста,  чтобы  в драматическом, захватывающем
сказании  показать Павла в ореоле его великих успехов на поприще обращения в
христианство языческих племен.  Было бы несправедливо ставить  автору в вину
то, что  он так,  а не иначе  понимал  суть историографического ремесла.  Но
описание  эфесских   событий   еще  раз  напоминает  нам  о   том,  с  какой
осторожностью  нужно  относиться  ко  всему  тому,  что  он  преподносит как
достоверные  исторические  факты.  Жители  Эфеса,  быть  может,  и  заметили
волнения  и беспорядки в  еврейском квартале, но для большого, полного жизни
города  это  были незначительные события, недостойные  внимания. Хуже, когда
эти события начали угрожать их жизненным интересам. Однажды под впечатлением
неистовых  выступлений Павла "...довольно многие, собрав книги свои,  сожгли
перед всеми, и сложили цены их,  и  оказалось  их на пятьдесят  тысяч драхм*
(19:19).  Итак,  это  был костер,  на  котором сгорело громадное  количество
свитков  (книг  в ту пору еще, конечно, не было), первое, пожалуй, в истории
аутодафе, послужившее, увы, одним из образцов для инквизиции.
     Из "Деяний апостолов"  не ясно,  какие тексты пали  жертвой пламени, но
автор  дает  понять, что  речь  идет  о  суеверных сочинениях.  Может, они и
казались таковыми нетерпимым христианским неофитам,  но  это не  значит, что
большинство  эфесских  граждан придерживалось  того  же мнения.  Для них эти
свитки  были,  без  сомнения, чем-то  близким,  связанным с их традициями  и
верованиями. И горящий костер  был ими воспринят как дерзкая провокация. Они
вышли  на  улицы и  с  гневом  требовали  наказать святотатцев.  Можно  лишь
удивляться их сдержанности и  благоразумию, ведь в результате виновникам все
сошло с рук, а бушующая  толпа по призыву одного  из  представителей властей
спокойно разошлась по домам.
     Вот  что  после  нашего критического  анализа осталось  от  сказания  о
блестящих успехах Павла и о панике, якобы охватившей знаменитую метрополию и
ее  величественный  храм. После  третьего  миссионерского путешествия  Павел
решил переселиться в Италию, посетив, однако, перед этим Иерусалим. Когда он
прибыл в Кесарию, друзья и преданный ему иудейский пророк Агав предупреждали
его, что со стороны иерусалимцев ему угрожает смертельная опасность,  но  он
не послушался их и продолжал свой путь.
     Решение,  которое принял  Павел, несмотря  на угрожавшую ему опасность,
было куда более рискованным, чем это можно предположить на основании "Деяний
апостолов".
     То,  что  их  автор  обходит молчанием, досказывает в своих  сочинениях
Иосиф  Флавий. От него мы узнаем, какая  тяжелая обстановка  сложилась  в ту
пору в Иерусалиме и вообще во всей Иудее. Угнетенное, доведенное до отчаяния
еврейское  население  то  и   дело   поднимало   восстания  против   римских
поработителей. Все  эти  взрывы  кончались,  как правило,  резней, избиением
виновных  и  невиновных,  мужчин, женщин и детей.  Неудивительно, что страну
охватил психоз мистицизма: люди  искали  духовного  прибежища в  мессианских
иллюзиях.  Напряженная  обстановка  способствовала  появлению  всякого  рода
фанатиков или  просто шарлатанов, внушавших себе  и другим, что они пророки,
призванные  вывести еврейский народ  из рабства. Одурманенные толпы  шли  за
ними в пустыню или на берег реки Иордан,  где  их якобы ожидала новая жизнь,
свободная  от  римского  ига.  Римский   прокуратор  внимательно  следил  за
подобного рода исходами, посылал вслед воинские части и жестоко расправлялся
с несчастными, обманутыми людьми.
     Особенно знаменитым  в ту пору пророком был какой-то  еврей  из Египта,
имя которого неизвестно. Выдавая себя за преемника Иосии, он будто бы увел в
пустыню  тридцать  тысяч  человек,  охваченных мистической  экзальтацией,  и
привел  их к  горе Елеонской, обещав продемонстрировать, как  он одним своим
словом разрушит крепостные стены города и уничтожит римский гарнизон. Поход,
разумеется,  окончился  крахом.  Римские  легионеры  яростно  накинулись  на
евреев,  а  когда те  разбежались, потеряв  четыреста  человек  убитыми,  то
оказалось, что лжепророк сумел улизнуть, чтобы никогда больше не появляться.
О нем упоминает, кстати,  и автор "Деяний апостолов". По его рассказу, когда
Павла  арестовали в  Иерусалиме, римский  трибун,  заподозрив, что он и есть
бежавший возмутитель спокойствия, сказал ему: "Так  не  ты ли тот египтянин,
который пред сими днями произвел возмущение и вывел в пустыню  четыре тысячи