увидел идущего к нему Иисуса, он сказал: "Вот  агнец божий, который берет на
себя грех мира".
     Один из первых учеников Иисуса, Нафанаил, обратился к нему  со словами:
"Равви! Ты сын божий, ты царь израилев". И Иисус отнюдь не отказался от этих
публично приписываемых ему свойств, которые возносили его  над смертными. На
каждом  шагу он подчеркивает,  что  он  сын  божий,  и не  оставляет никаких
сомнений относительно  того,  кто  и  зачем  прислал  его  на  землю.  Автор
четвертого  евангелия   нимало  не  интересуется  историческими  фактами;  с
фанатичным  упорством   он  стремится  доказать  божественное  происхождение
Иисуса,  защитить  эту  свою точку  зрения  от нападок  маловеров и выразить
радость  по поводу того, что бог  через  посредничество своего  сына  дарует
человечеству вечную жизнь. В результате Иисус св. Иоанна имеет мало общего с
историей.  В  его   трактовке  это  образ   почти   нематериальный,  скрытый
таинственной завесой мистики, созданный  с единственной целью: проповедовать
определенные   богословские  доктрины;  это   образ,   выполненный  в  одном
измерении, лишенный  человеческих  черт. Колыбелью  этого образа Иисуса были
утопические  мечтания  обожествляющих  его последователей.  В  Евангелии  от
Иоанна  Иисус, говоря о  себе, выражается загадочными,  мистически звучащими
метафорами, смысл которых нелегко разгадать.
     Четвертое  евангелие  буквально  нашпиговано  самоопределениями  такого
рода:  "Я  свет миру",  "Я  дверь овцам", "Я  есмь пастырь добрый", "Я  есмь
истинная виноградная  лова",  "Я  не от сего мира", "Я хлеб  жизни" и т.  д.
Невозможно поверить,  что простой плотник из галилейского местечка, прочными
узами связанный с самобытной фантазией своего народа, мог столь торжественно
относиться  к своей  персоне.  Ясно, что все это  -  стилистические находки,
используемые в проповедническом запале членами древних христианских общин  и
бесцеремонно вложенные  автором евангелия в  уста Иисуса, чтобы окружить его
нимбом  божественности.  В тексте  Иоанна  исследователи насчитали 120 таких
стереотипных оборотов. Это говорит о том, насколько они были тогда в  ходу и
насколько  люди не знали меры  в  их употреблении. Таким же  образом отнесся
автор и  к  сюжетной  стороне  своего  евангелия.  Эпизоды из  жизни Иисуса,
трактуемые у синоптиков  как подлинные  и заслуживающие записи  исторические
факты, в Евангелии  от  Иоанна играют совершенно иную роль. Они лишь предлог
для   выражения   какой-нибудь   теологической  доктрины   или  нравственной
сентенции, то есть средство к достижению цели, а не цель сама по себе. Более
того, создается впечатление, что некоторые эпизоды Иоанн  сочинил специально
для того, чтобы подкрепить свои тезисы и сделать их более доходчивыми. Иначе
не понятно, почему эти эпизоды не были известны синоптикам. Итак,  Евангелие
от   Иоанна   не   является   историческим   повествованием,   а   собранием
аллегорических притч, заканчивающихся каким-нибудь афоризмом, в целом же это
теологическое  исследование,  облеченное в  драматическую форму  сказания  о
жизни, страстях и смерти Иисуса Христа.  Метод аллегоризации Иоанн применяет
и в описании разговора Иисуса с евреями, после того  как он  выгнал менял из
храма.  На  их  вопрос,  имел  ли  он  право  это сделать,  Иисус  отвечает:
"Разрушьте храм сей, и я в три дня воздвигну его".  Евреи ответили на это  с
недоверием: "Сей храм строился  сорок шесть лет, и  ты в три дня воздвигнешь
его?"  Тут  слово берет сам автор и  заявляет: "А он  говорил о  храме  тела
своего. Когда же  воскрес он из мертвых,  то  ученики его вспомнили, что  он
говорил  это".  Перед  нами - типичный  пример операции,  благодаря  которой
буквальное  предсказание  о разрушении  Иерусалима  превращено  в аллегорию,
предсказывающую воскресение Иисуса из мертвых на третий день после того, как
он был распят.
     В  соответствии с основной тенденцией  своего  евангелия Иоанн обладает
собственным, особым взглядом  на совершаемые  Иисусом чудеса. У  синоптиков,
как мы  помним,  Иисус просто-напросто  добрый  учитель, врач  и чудотворец,
который исцеляет и лечит, руководствуясь исключительно человеческим чувством
милосердия и любви к ближнему. Он типичный еврейский пророк, живущий в самой
гуще своего народа, хорошо знающий его обычаи и привычки. Такие пророки в то
время во множестве  бродили по городам и  местечкам Галилеи и Иудеи. Иисус в
Евангелии  от  Иоанна  - это  образ святого, далекого  от мирских дел, почти
полностью  лишенного  человеческих черт,  нереального.  Если он говорит,  то
сентенциями,  полными красочных метафор, и тема  его высказываний  -  только
великие, вечные истины.
     Пытаясь  убедить нас в божественном происхождении Иисуса,  Иоанн лишает
его  земных  черт  и  создает   ходячий   символ,   воплощение  определенных
теологических концепций,  а  не  человека  из плоти и  крови, каким является
Иисус синоптиков.
     Разумеется, в этом контексте также и чудеса приобретают совершенно иное
значение.   Иоанн  видит  в  них  единственно   проявление   божественности,
доказательство того, что Иисус - сын божий. Поэтому Иоанна интересуют только
те  чудеса,  которые  соответствуют  его  предпосылкам. Слепой от  рождения,
исцеленный  Иисусом, говорит иудеям: "Если бы он не  был от бога, не мог  бы
творить ничего"  (Иоанн, 9:33). Может  быть, по этой причине  по сравнению с
синоптиками  Иоанн  очень сдержан  в  перечислении чудес.  Их у  него  всего
восемь, из  них  два - хождение по воде  и  кормление  пяти тысяч - известны
также  синоптикам, а  шесть  - личный  вклад Иоанна. Из  этих шести наиболее
характерны для  Иоанна два: чудо  в Кане  Галилейской и воскрешение  Лазаря.
Займемся   сначала   этим  последним  чудом,   поскольку  оно  лучше   всего
иллюстрирует позицию Иоанна. Уже у синоптиков Иисус воскрешает мертвых. Лука
сообщает о воскрешении юноши из Наина, сына вдовы, и все  трое рассказывают,