как  повелевал  римский  закон.  Однако  же  преследования,  за  исключением
кровавых эксцессов Нерона, носили  скорее эпизодический характер и усилились
только  во  время правления  Домициана.  Христиан приговаривали к  ссылке  в
отдаленные районы империи, а их  имущество конфисковывали. Лука взял на себя
очень  трудную  задачу:  он  пытается  доказать,  что  христиане   не  враги
государства, и в качестве доказательства приводит,  в  частности,  тот факт,
что  уже  Пилат  убедился  в том, что Иисус  был человеком безобидным  и  не
опасным   для  империи.   Если  в  оценке  роли  Иисуса   возникли  какие-то
недоразумения,  то, по мнению Луки, в этом виноваты евреи, приговорившие его
к распятию, как обыкновенного преступника.
     В  соответствии  с этим  апологетическим  замыслом он  изображает также
учение  и  деятельность  Иисуса. Христианство в его  трактовке  не замкнутая
иудейская секта"  оно  носит универсальный характер. Иисус - врач и учитель,
который пылает любовью ко всему роду человеческому, облегчает его страдания,
несет ему избавление от первородного греха. Чтобы подчеркнуть  универсальный
характер  личности Иисуса,  Лука выводит  его  родословную  от праотца  рода
человеческого Адама, а не только от Авраама, как это делает Матфей.  Симеон,
узрев младенца  Иисуса в Иерусалимском храме, приветствует его как  будущего
спасителя "всех народов"  (Лука,  2:31). Уже Иоанн Креститель осуждает узкий
партикуляризм  евреев,  а  Иисус дважды подчеркивал, что  он примет  муки  и
воскреснет  для  блага  всех народов  мира (Лука,  13:29,  24:47).  Иисус  в
изображении  Луки  -  образ,  полный неземного  милосердия  по  отношению  к
несчастным  и  обездоленным  и  одновременно  непримиримый  к  тем,  которые
благодаря своему богатству  высокомерно возвышаются  над  другими.  Притчи о
добром самаритянине, о  блудном сыне  и  об отпущении  грехов блуднице учили
многие поколения любви к ближнему, милосердию и  смирению. Другие же притчи,
в особенности о богаче и Лазаре, о богатом юноше или вдовьем гроше, а  также
такие эпизоды, как изгнание менял из храма, характеризуют Иисуса как верного
друга  угнетенных и  сурового судью  сильных мира  сего, одним  словом,  как
поборника социальной  справедливости. Лука  не  забывает,  однако, о главной
апологетической  цели  своего  евангелия:   в  его  трактовке  предсказанное
царствие божье  - не царство в  буквальном смысле,  а  духовное  возрождение
человечества. Тем самым он опровергает  обвинение в том, что христиане якобы
стремились  к свержению империи  и созданию  своего  собственного  светского
государства. Иисус  говорит: "Не придет царствие божие  приметным образом, и
не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там. Ибо вот, царствие божие внутрь вас
есть"  (Лука,  17:20, 21). В сентенции "отдайте кесарю - кесарево, а  богу -
богово" Иисус Луки явно  подчеркивает свою лояльность по отношению к Римской
империи.
     Читая Евангелие от Луки, мы замечаем  в  нем  две основные тенденции. С
одной  стороны,  глубоко   проникшая  в   ткань  повествования  полемическая
заостренность,  с  другой  - эмоциональное  отношение  автора к  описываемым
событиям,  отношение,  полное  лиризма  и  огромной  любви  к  божественному
учителю. Нарисованный им  образ пленяет своей добротой  и  кротостью:  Иисус
учит и  исцеляет  людей, руководствуясь, прежде всего,  любовью к ближнему и
милосердием.  Третье  евангелие  насквозь  проникнуто  атмосферой  нежности,
деликатности  и снисхождения,  которая изливается также на  женщин  и детей.
Иисус  признает  за женщинами  право на духовную жизнь, а когда  ученики  не
хотели впустить  к  Иисусу детей, он  произнес  знаменательные слова, полные
трогательного тепла: "Пустите детей  приходить ко мне  и не  возбраняйте им,
ибо  таковых есть  царствие  божие". Это -  евангелие  нищих и обездоленных,
людей доброй воли. И одновременно оно предостережение  богачам, выраженное в
афористичном  высказывании  Иисуса: "Удобнее верблюду пройти сквозь игольные
уши, нежели  богатому войти  в  царствие  божье". Библеисты обычно  называют
Евангелие от Луки самым поэтичным и художественным евангелием Нового завета.
Это мнение во многом справедливо.
     Благодаря  любви   автора  к   поэзии   до  нас  дошли  гимны   раннего
христианства,  которых нет  в  других евангелиях и  которые стали  подлинным
украшением  Нового завета. Поэтическими  наклонностями  автора можно отчасти
объяснить тот парадоксальный  с психологической точки зрения факт, что Лука,
самый  образованный,  пожалуй, из евангелистов,  в своем рассказе о рождении
младенца Иисуса  нагромождает  больше  чудес,  чем  его  предшественники. До
некоторой  степени  это,  очевидно,   можно   отнести   за   счет   процесса
мифологизации личности Иисуса,  процесса, который в ту  пору шагнул  намного
дальше,  чем во  времена  Марка  и  Матфея. Но  этим все же нельзя до  конца
объяснить,  почему  Лука  столь  некритично  включает в  свое евангелие  эти
трогательно наивные слухи, распространяемые простолюдинами, эти передаваемые
из  уст  в  уста  сказки,  в которых одно  чудо следует за другим.  Архангел
Гавриил  предсказывает  рождение Иоанна Крестителя и  Иисуса.  Потом,  когда
Иисус родился, Гавриил велит пастухам идти в Вифлеем.
     Когда  они  двинулись в  путь,  "воинство небесное" провозглашает хвалу
богу  и  восклицает:  "Слава  в  вышних  богу,  и на земле  мир, в человеках
благоволение!"  Когда  мы  вспоминаем  эти  сцены,   исполненные  покоряющей
простоты, радостного волнения и небесной  святости, когда слышим гимны Марии
и Захарии, как и раздающееся в небесных просторах пение ангелов, мы начинаем
понимать Луку.
     Пожалуй, не только эстетическое наслаждение, доставляемое красотой этих
народных сказок, побудило автора  включить их в биографию Иисуса.  Возможно,
безошибочное чутье  подсказало ему,  сколько  радости,  бодрости  и  надежды
(пусть  иллюзорной!)  принесут  эти   простые   сказания  многим  поколениям