своим   начальством.  Здесь   следует   обратить   внимание   на  еще   одну
знаменательную   деталь.   Если  бы  Евангелие  от   Матфея  переводилось  с
арамейского, то, очевидно, что все цитаты, касающиеся таких важных вопросов,
как Моисеев  закон  или  ритуальные  предписания,  переводчик  перевел  бы с
оригинального языка  Библии - с  еврейского. Между тем все  эти цитаты взяты
прямо из  "Септуагинты" - греческого перевода Ветхого  завета,  сделанного в
Александрии для евреев из диаспоры, которые на  чужбине забыли  родной язык.
Скорее всего,  Матфей  был именно  таким  евреем.  Ему  была  доступна  лишь
"Септуагинта", и свое Евангелие он  написал для единоверцев, говоривших, как
и он,  только по-гречески. Конечно, эти доводы могут убедить  тоже далеко не
каждого. По правде говоря, сами  по себе они  слабоваты  для  доказательства
выдвинутого  тезиса. Но они подкрепляются  другими, прямо-таки сенсационными
текстовыми находками. Здесь мы хотим сначала обратиться к воображению  наших
читателей.
     Левий, ученик Иисуса,  один  из двенадцати апостолов,  начинает  писать
воспоминания  о своем учителе, которого он боготворит. Он лично знал Иисуса,
время Иисуса, проводил с ним дни и ночи, слушал его проповеди, помнил каждую
деталь  его  внешнего  облика.  Как  же,  по  нашим  представлениям,  должны
выглядеть такие  мемуары,  какими характерными чертами они должны  обладать?
Воспоминания такого человека отличались  бы, вероятно, тем, что содержали бы
биографические  подробности,  были  бы  событийно  и эмоционально  насыщены,
воссоздавали  бы  интимную  атмосферу  личного   общения  автора  с  любимым
учителем. Увы! Еще  Фридрих  Штраус,  исследовав  этот вопрос, прямо заявил:
Евангелие от Матфея - материал  из вторых рук,  даже  факты биографии Иисуса
автор берет  из  других  источников.  Разве  мог очевидец (а  ведь Левий был
очевидцем  описываемых   событий!)  до   такой  степени  зависеть  от  чужой
информации? В следующей главе мы рассмотрим вопрос об очередности  появления
канонических евангелий, но  уже  сейчас следует  сказать,  что  Евангелие от
Матфея - отнюдь не самое древнее из канонических евангелий.
     Хронологически более  древним  является Евангелие от Марка. Именно этим
объясняется тот факт, что у Матфея мы находим повторение 600 стихов Марка.
     Кроме того, еще около 550 стихов он позаимствовал из других источников.
В  результате только 436 стихов  принадлежат  ему  самому. Этой  статистики,
видимо, достаточно  для вывода, что  Евангелие от  Матфея - не  оригинальное
произведение, а типичная компиляция.
     К  тому   же,   делая   заимствования,  автор   не  проявил  ни  особой
внимательности,  ни  особого  критицизма.  Некоторые  сказания  он  приводит
дважды. Например, история о том, как Иисус накормил пятью хлебами пять тысяч
человек, повторяется дважды на протяжении небольшого отрезка времени. Дважды
Иисус изгоняет злого  духа из  бесноватых,  и  дважды фарисеи обвиняют его в
том,  что он  прибегал  при этом  к помощи  вельзевула.  В этой своеобразной
компиляции  оказались рядом  и  сказания, явно противоречащие друг  другу  с
точки зрения доктрины.  Приведем здесь несколько примеров, на которые в свое
время  обратил внимание Штраус.  Исцеляя  слугу сотника, Иисус, ни минуты не
колеблясь,  оказывает  помощь  язычнику  (8:5-10),  а  позже   (15:21-28)  в
окрестностях  Тира и Сидона на просьбу женщины-хананеянки (Марк называет  ее
сиро-финикиянкой) исцелить ее бесноватую дочь отвечает:  "Я  послан только к
погибшим овцам  дома Израилева". А в  ответ на дальнейшие просьбы добавляет:
"Нехорошо взять хлеб у  детей и бросить псам".  В конце концов  Иисус  помог
женщине,  но, как мы видим, не  без  внутреннего  протеста  и  только  после
отчаянной мольбы несчастной матери.
     Щекотливый вопрос отношения к язычникам  затрагивается  в евангелии еще
несколько раз. Посылая двенадцать апостолов в мир проповедовать свое учение,
Иисус дает им следующие указания: "На путь к язычникам не ходите, и  в город
Самарянский не входите; а идите наипаче к погибшим овцам  дома Израилева". А
в  самом  конце  евангелия он  прямо  дает  указания  апостолам  обращать  в
христианство "все народы".
     Эти противоречивые заявления автор евангелия объединил, даже не пытаясь
привести  в  соответствие  между   собой.  Интересно,  что   в  них,  как  в
стратиграфических пластах при археологических раскопках, нашли отражение два
последовательных этапа  развития  христианства:  первоначальный изоляционизм
еврейской  секты назореев  и  победа универсалистской идеи св.  Павла, когда
миссионерскую  деятельность среди  язычников  начали изображать как постулат
самого Иисуса, вкладывая в его уста соответствующие сентенции.
     Итак, нам уже кое-что известно о Матфее, прежде всего то, что он широко
и  без разбора использовал имевшиеся под руками источники. Этого достаточно,
чтобы исключить его из  числа свидетелей описываемых им событий. Но  имеются
еще  и  другие доводы. Всем  ясно, что евангелие  не имеет  ничего  общего с
исторической  биографией,  даже  в  том  смысле,  как  ее  понимали  древние
историки.  Они  вкладывали  в  уста своих  героев  длинные  речи и  интимные
признания, которых, разумеется, никто не мог слышать, но все же  сохраняли в
своем повествовании  какой-то хронологический  порядок.  Меж  тем  у  Матфея
поражает полное пренебрежение хронологией. Текст представляет собой довольно
искусную, симметричную литературную конструкцию, созданную  в соответствии с
задуманной концепцией. Он делится на пять частей, каждая из которых содержит
пять  комплексов  бесед  Иисуса на  темы морали,  причем  каждая  из  частей
кончается  чем-то вроде припева  -  почти идентичными формулами (7:28; 11:1;
13:53;  19:1; 26:1). Одна из этих  частей, знаменитая "Нагорная  проповедь",
является  квинтэссенцией   этических  норм   христианства.  Благодаря   этой
проповеди мы можем заглянуть в скрытый механизм возникновения евангелий. Она