Эти противоречивые заявления автор евангелия объединил, даже не пытаясь
привести   в  соответствие   между  собой.  Интересно,  что  в  них,  как  в
стратиграфических пластах при археологических раскопках, нашли отражение два
последовательных  этапа развития  христианства: первоначальный  изоляционизм
еврейской  секты назореев и победа универсалистской  идеи  св.  Павла, когда
миссионерскую деятельность  среди язычников начали изображать  как  постулат
самого Иисуса, вкладывая в его уста соответствующие сентенции.
     Итак, нам уже кое-что известно о Матфее, прежде всего то, что он широко
и без разбора использовал имевшиеся под  руками источники. Этого достаточно,
чтобы исключить  его из числа свидетелей описываемых им  событий. Но имеются
еще  и другие доводы. Всем  ясно, что  евангелие  не  имеет  ничего общего с
исторической  биографией,  даже  в  том  смысле,  как  ее  понимали  древние
историки.  Они  вкладывали  в  уста  своих  героев длинные речи  и  интимные
признания, которых, разумеется, никто  не мог слышать, но все же сохраняли в
своем  повествовании какой-то  хронологический  порядок.  Меж  тем  у Матфея
поражает полное пренебрежение хронологией. Текст представляет собой довольно
искусную,  симметричную литературную конструкцию, созданную в соответствии с
задуманной концепцией. Он делится на пять частей, каждая из которых содержит
пять  комплексов бесед  Иисуса  на  темы  морали,  причем  каждая из  частей
кончается чем-то вроде припева - почти  идентичными формулами  (7:28;  11:1;
13:53;  19:1; 26:1). Одна  из  этих частей, знаменитая "Нагорная проповедь",
является  квинтэссенцией   этических   норм   христианства.  Благодаря  этой
проповеди мы можем заглянуть в скрытый механизм возникновения евангелий. Она
занимает  чрезвычайно  важное место  в христианской традиции,  и поэтому  не
может не удивить факт, что, за исключением Матфея и Луки, приводящего сильно
сокращенный вариант "Нагорной проповеди", никто из евангелистов не упоминает
о ней.
     Из  этого напрашивается единственный вывод: "Нагорная проповедь" - одна
из  самых  эффектных сцен из жизни Иисуса, в  течение столетий вдохновлявшая
поэтов  и  художников,  является  легендой,  плодом  воображения,  чистейшим
литературным  вымыслом. Таинственный  автор  евангелия сформулировал  в этой
проповеди стройный моральный кодекс и вложил его в уста Иисуса. Он включил в
него ходившие в ту пору в народе подлинные или мнимые  высказывания  Иисуса.
Мы  можем утверждать  это с полной уверенностью, так как  те же высказывания
использовал и Лука, но он не  объединил их в одну проповедь, а  разбросал по
всему тексту своего евангелия.
     Как  мы  видим,  Евангелие от Матфея -  тщательно продуманный  трактат,
написанный человеком,  знакомым с  тайнами  писательского  ремесла.  Об этом
свидетельствует не  только композиция всего произведения  или столь блестяще
задуманная сцена, как  "Нагорная проповедь". В тексте мы встречаем множество
доказательств того, что автор  уделял немало  внимания литературной  стороне
своего труда: тут и тщательный  подбор слов, и частые обращения к диалогам и
монологам,  и  прежде всего использование таких  стилистических приемов, как
параллелизмы, контрасты,  повторы. Одним  словом,  все то,  что мы  называем
сейчас беллетризацией и стилизацией. При этом бросается в глаза сдержанность
автора   в   приведении   сведений  о   земной   жизни   Иисуса.  Конкретные
биографические факты, которые нам удается выудить  из  моря  мифов и легенд,
настолько скудны, что история Иисуса, за исключением нескольких подробностей
детства и последнего периода жизни, продолжает оставаться для исследователей
белым  пятном.  Верующие  библеисты утверждают,  что  Матфей и  не собирался
писать   биографию   Христа,    что   его   евангелие   представляет   собою
апологетический  трактат, написанный  с целью  доказать,  что  Иисус  и есть
предсказанный пророками мессия. Можно  согласиться с этой трактовкой. Однако
тут  возникает   вопрос:  мог  ли  апостол  Левий  написать  такой  трактат?
Сомнительно, чтобы этот скромный  служащий таможни в Капернауме  так  хорошо
владел литературным ремеслом. Однако еще  важнее соображения,  о которых уже
говорилось  выше.  Неужели этому верному спутнику, сопровождавшему Иисуса  в
его скитаниях, пришло бы  в голову написать такой труд почти через сорок лет
после трагедии  распятия,  когда все  меньше  оставалось очевидцев  Христа и
когда, в первую очередь, надо было спасти от забвения все, что им  об Иисусе
известно. Неужели вместо того, чтобы просто и добросовестно  описать то, что
он пережил вместе с боготворимым учителем, что помнил о  нем, Левий стал  бы
хватать где попало разные не слишком  достоверные подробности, собирать их в
искусные литературные  композиции,  пренебрегая  хронологией,  и  заставлять
Иисуса  произносить  проповеди, которых тот  никогда  не произносил?  В  это
невозможно поверить. А раз так, то встает главный вопрос: кто же был автором
Евангелия от  Матфея? У противников  традиционной  церковной точки зрения по
интересующему нас вопросу  имеется  ряд веских аргументов. Мы приведем здесь
очень кратко главные из них.
     Принято  считать, что  Евангелие от  Матфея было написано на арамейском
языке и лишь  позже переведено на греческий. Однако филологи, исследуя текст
этого  евангелия  с  помощью  самых  современных  научных методов, пришли  к
выводу, что автор его пользовался языком койне. И хотя в ткань повествования
кое-где  действительно  вкраплены выражения  и образы,  свойственные  только
еврейской идиоматике, в целом оно отличается той естественностью и свободой,
которая вряд  ли возможна при переводе. Но  если евангелие было  написано на
койне,  возникает  вопрос:  мог ли в таком  совершенстве  владеть  греческим
письменным языком  мытарь Левий,  еврей  из Палестины, где преобладала,  как
известно,  арамейская  речь?  Это сомнительно даже  при условии, что, будучи
мытарем, он вынужден  был  пользоваться койне в общении с иностранцами  и со