в условиях римской провинциальной жизни затруднено для трудящихся-бедняков, не 
говоря уже о рабах. В посланиях Павла встречаются резкие выпады против 
обязательного соблюдения «закона», т. е. иудейских религиозных правил. В 
Послании к галатам, в частности, утверждается, что пришествие Христа отменило 
закон, что исполнение всех обрядов есть «иго рабства», от которого освобождает 
учение Христа, одинаково доступное и иудеям и язычникам.
      Требование подчинения «закону» ограничивало приток в христианские общины 
неиудеев и суживало смысл одного из важнейших положений христианства – о 
спасении Иисусом всего человечества, которое соответствовало мироощущению 
жителей пестрой по своему этническому составу Римской империи.
      В Новом завете отношение к соблюдению иудейской обрядности сложное. В 
Евангелии от Матфея Иисус утверждает, что он «послан только к погибшим овцам 
дома Израилева» (15:24). Однако он стремился освободить своих единоверцев из 
«дома Израилева» от буквального соблюдения ритуальных правил. В Евангелии от 
Луки Иисус, оправдывая своих спутников, срывавших в субботу колосья (чего 
нельзя было делать, по мнению строгих последователей иудаизма), сказал: «Сын 
человеческий есть господин и субботы» (6:5). Существует список Евангелия от 
Луки, где приводится иная, не вошедшая в канонический текст версия о 
возможности работы в субботу. Когда Иисус увидел человека, работающего в 
субботу, он сказал ему: «Человек, если ты знаешь, что делаешь, будь благословен,
 но если ты не знаешь, ты проклят, как преступающий закон». Эта версия ближе к 
требованию апокрифического логия соблюдать субботу; вероятно, она и более 
древняя. Смысл ее следующий: только тот, кто сознательно идет на нарушение 
субботних запретов во имя благих целей, имеет на это право; все же остальные, 
бездумно нарушающие «закон», будут прокляты. Такая формулировка ставила 
духовные устремления человека выше формальной обрядности, но в то же время 
призывала к соблюдению обрядов в обычной ситуации.
      Это создавало возможность некоторого компромисса между сторонниками и 
противниками иудейской обрядности. Но в окончательный, принятый церковью текст 
евангелия эта версия не вошла: слишком силен был в ней акцент на проклятии за 
несоблюдение субботы.
      В оксиринхском логии интересен также характерный для христиан призыв 
отречься от мира. В этот призыв разные группы вкладывали разное содержание: и 
отказ от материальных благ, и мистическое самоуглубление, означавшее отказ от 
всех контактов с земным миром. В рассматриваемом логии отречение от мира – 
основное условие достижения царства божия. Под царством божиим первые христиане 
понимали тысячелетнее царство добра и справедливости, которое должно 
установиться на земле после второго пришествия Христа. Словосочетание «царство 
божие» употребляется и в Евангелии от Марка. Но в Евангелии от Матфея более 
частым становится выражение «царство небесное» (См., например, Евангелие от 
Марка (10:23): «Как трудно имеющим богатство войти в царствие божие»; Евангелие 
от Матфея (19:23): «Трудно богатому войти в царствие небесное»). Появление 
этого выражения связано с общим спадом напряженного ожидания конца света и 
распространением веры в потустороннее воздаяние, спасение на небесах.
      Приведенный неканонический логий представляется одним из весьма древних, 
восходящим к первым христианским группам из иудеев. Но в канонические евангелия 
это речение включено не было, так как оно не соответствовало настроениям тех 
христиан, которые стремились приспособиться к окружающему их миру, и не могло 
быть принято новообращенными язычниками. Формирующаяся церковь, естественно, не 
признала священности этого речения Иисуса.
      Среди оксиринхских логиев есть речение, которое не имеет аналогий в Новом 
завете, но оно включено в Евангелие Фомы: «Говорит Иисус. Где будут двое, там 
они не будут без бога, и где будет один одинок, там я с ним. Подними камень, и 
там найдешь меня, рассеки дерево – и там». Как и многие речения, этот логий 
многозначен. Его могли воспринимать как слова о повсеместном присутствии 
божества, как разлитость его в природе. Вероятно, именно так он воспринимался 
читателями и слушателями Евангелия Фомы. Египетским христианам было близко 
представление о присутствии божества в природе; в Египте издревле были 
распространены культы животных, гор, реки Нила. Могло быть и другое, более 
простое восприятие этого речения: реальное присутствие Иисуса рядом с верующими,
 его помощь в их работе. На древность этого речения указывают семитизмы 
(Семитские языки – языковая семья, включающая многие древние (в том числе 
древнееврейский и арамейский) и современные (например, арабский) языки) в 
греческом тексте. Некоторые современные комментаторы оксиринхских логиев 
предполагают здесь скрытую полемику с текстом из ветхозаветной книги 
«Екклесиаст»: «Кто передвигает камни, тот может надсадить себя, и кто колет 
дрова, тот может подвергнуться опасности от них» (10:9). В противоположность 
«Екклесиасту», логий как бы освящает тяжелый человеческий труд. Но для 
составителей новозаветных евангелий и для тех деятелей церкви, которые отбирали 
«священные» книги, этот логий был неприемлем именно в силу своей чрезмерной 
многозначности, некоторого языческого привкуса. Они стремились создать учение 
по возможности стройное и устранить противоречивые толкования его.
      Здесь представляется уместным затронуть вопрос о том, почему вообще 
древние христианские речения многозначны. Какую роль играли в речениях (как и в 
притчах, о которых мы будем говорить в связи с апокрифическими евангелиями) все 
эти метафоры, усложненные образы, аллегории? При ответе на этот вопрос нужно 
иметь в виду, что религиозные проповедники обращались прежде всего к чувству 
верующих, убеждали их не логикой, а вдохновением. Многозначная образность 
заставляла слушателей не понимать смысл, а догадываться о нем, и эти догадки 
воспринимались как озарение свыше. Для первых христиан проникновение в