повинуясь предсказанию Александра, на его дочери. Со временем Александр объявил 
себя божеством. Но после его смерти почитание его прекратилось: он действовал в 
одиночку и не создал никакой религиозной группы.
      Александр в изображении Лукиана – явный шарлатан. А вот биография другого 
проповедника – бродячего философа Перегрина – более сложна. Перегрин переезжал 
из города в город, примыкая то к одним, то к другим религиозным группам. Во 
время своих скитаний, сообщает Лукиан, Перегрин встретился с христианами, 
«сделался и пророком, и главой общины, и руководителем собраний – словом, один 
был всем. Что касается книг, то он толковал, объяснял их, а многие сам сочинил».
 За приверженность христианству Перегрин был посажен в тюрьму, но затем 
освобожден. Впоследствии у Перегрина произошел конфликт с христианами, и он 
начал проповедовать самостоятельно. Будучи в Риме, он выступал с нападками на 
императора, за что был выслан из столицы; в Греции он пытался убедить греков 
поднять восстание против римлян. В конце концов Перегрин публично кончил жизнь 
самоубийством: он зажег большой костер и бросился в него. Перед смертью он 
заявил, что делает это ради того, чтобы научить людей презирать смерть и 
мужественно переносить несчастье. Перегрин – бродячий философ-одиночка, 
потерявший связи со своей родиной и в то же время стремившийся войти в контакт 
с людьми, объединить их вокруг себя. Его самоубийство было и актом отчаяния, и 
выражением своеобразного тщеславного стремления наконец обратить на себя 
внимание людей, которые его не слушали, но в которых он нуждался. И в каком-то 
смысле он не ошибся: его гибель произвела гораздо большее впечатление, чем его 
проповеди. Сразу пошли разговоры о чудесах. Кто-то рассказывал, что сам видел 
Перегрина после сожжения в венке из священной маслины и в белой одежде: людям 
так хотелось верить, что мученическая смерть приводит к бессмертию. Эта история 
показывает, что христиане уже не стояли особняком: к ним присоединялись и от 
них уходили люди, проповедовавшие сходные идеи, привнося их в христианство и в 
свою очередь что-то заимствуя от него.
      Среди народных масс империи II-III вв. распространяются различные 
неофициальные религиозные союзы, почитающие одно божество, которое в их глазах 
было единым и всемогущим. В разных провинциях можно найти посвящения «богу 
всевышнему», «богу безымянному»; много людей поклонялись солнцу и различным 
солнечным божествам. От Малой Азии до Британии можно было встретить почитателей 
иранского солнечного бога Митры, культ которого начал распространяться еще в I 
в. Некоторые исследователи называют митраизм соперником христианства. Главным 
праздником Митры (его называли также Непобедимое Солнце) был день зимнего 
солнцеворота – 25 декабря, который затем был преобразован христианами в 
праздник рождества Христова. В III в. даже некоторые римские императоры 
почитали Непобедимое Солнце и покровительствовали этому культу. По своему 
происхождению и характеру митраизм был ближе к традиционным верованиям 
населения империи, чем христианство: в митраизме не было строгого единобожия. 
Но именно это сходство с терявшими популярность древними многобожными религиями,
 а также большая, по сравнению с христианством, замкнутость митраистских общин 
(чтобы попасть туда, нужно было пройти особые испытания) не позволили митраизму 
превратиться в мировую религию. Немаловажную роль здесь сыграло и то 
обстоятельство, что в общины поклонников Митры принимали только мужчин. 
Вероятно, немало митраистов вошло со временем в христианские общины, привнеся в 
них свои представления и некоторые обряды.
      II-III века были временем, когда кризис прежних, традиционных порядков не 
только ощущался низами населения, но и осознавался образованной верхушкой 
общества, которая пыталась найти решение неразрешимых проблем в области 
философии. Последние представители римского стоицизма еще верили в разумность 
Природы, но и они считали, что жизнь конкретного человека – зло и поэтому 
расставаться с ней надо без сожаления. В этом отношении характерна фигура Марка 
Аврелия (161-180 гг.), предпоследнего императора из династии Антонинов. Он был 
философом по призванию, пытался следовать своим идеалам, но именно при нем 
появились первые признаки кризиса империи. В своем сочинении «Наедине с собой» 
(другой перевод – «К самому себе») он писал: «Время человеческой жизни – миг; 
ее сущность – вечное течение; ощущение смутно; строение всего тела бренно; душа 
загадочна; слава недостоверна… Жизнь – борьба и странствие по чужбине; 
посмертная слава – забвение. Но что же может вывести на путь? Ничто, кроме 
философии» (II, 17). Итак, даже в императорский дворец проникли идеи о 
бренности жизни и бесцельности стремления к славе. Но традиционная философия 
тоже не могла дать ответа на вопросы, волновавшие людей того времени. Недаром 
начиная со II в. значительного развития достигает скептическое направление в 
философии, сторонники которого отрицали возможность постижения истины. Все 
позитивные положения философии скептики называли догмами и боролись против 
«догматической» философии.
      Для новых философских систем, распространившихся в империи, было 
характерно взаимопроникновение мифологии и философии: мифические образы в них 
абстрагировались, а абстрактные понятия выступали как сами по себе действующие 
сущности. Некоторые из таких построений не были рассчитаны на логическое их 
понимание: они должны были восприниматься как цельный образ, как картина, за 
которой скрыта непостижимая сущность космоса. Многие из подобных 
идеалистических учений поздней античности несомненно оказали влияние на 
становление христианской теологии.
      К числу таковых следует отнести оформившийся в III в. неоплатонизм. 
Неоплатоники пытались преодолеть столь трагически ощущавшийся разрыв между 
миром идеалов и миром действительности, между субъективным и объективным. Они 
учили, что мир возникает благодаря последовательным эманациям (истечениям)