против христиан, когда уже произошел их разрыв с иудаизмом, не одобрял 
религиозных верований иудеев, но он видел преимущество последних перед 
христианами в том, что свою веру иудеи получили от предков… Если внимательно 
вчитаться в раннехристианскую литературу, то можно почувствовать, что главными 
аргументами, доказывающими мессианизм Иисуса, были не столько совершенные им 
чудеса (в некоторых ранних писаниях, например в записях речений Иисуса, о 
чудесах вообще не говорится), сколько предсказания библейских пророков, которые 
тщательно подбирались и цитировались христианскими проповедниками. Недаром в 
том кратком изложении проповеди Петра, которая приведена в Деяниях апостолов, 
подчеркнуто, что об Иисусе свидетельствовали «все пророки», а об его 
деятельности сказано только, что он исцелял людей, одержимых «диаволом».
      Связь с иудаизмом отражена в одном из «речений Иисуса», найденном на 
папирусе: «Говорит Иисус. Если вы не отречетесь от мира, не обретете царства 
божия; если вы не будете соблюдать субботу, не увидите Отца». В этом речении 
соблюдение отдыха в субботний день как символ выполнения иудейского ритуала 
является обязательным условием для христиан.
      Однако в условиях диаспоры и притока к христианам неиудеев соблюдение 
обрядов иудаизма вызывало протесты новообращенных. Это отражено в посланиях 
Павла. Он учил, что соблюдение иудейского закона было необходимо до Христа. 
Теперь же для принявших истинную веру закон недействителен; человек, по 
утверждению Павла, оправдывается не делами закона (в том числе и соблюдением 
обрядов), но только верой в Христа. Это положение Павла вызывало возражения 
среди тех групп христиан, которые не решались порвать с древней иудейской 
религией. Споры нашли свое отражение не только в непризнанных впоследствии 
церковью писаниях иудеохристиан, но и в произведениях, вошедших в Новый завет. 
Например, в Послании Иакова есть фраза: «Так и вера, если не имеет дел, мертва 
сама по себе» (2:17). Фраза эта прямо направлена против приведенного выше 
утверждения Павла. Однако за полный разрыв с иудаизмом сам Павел еще не 
выступал. Напротив, он подчеркивал свою принадлежность к иудеям (см., например, 
Послание к римлянам, 11:1).
      Проповедь, обращенная к неиудеям, меняла и образ самого Иисуса. В 
посланиях Павла праведный человек, сын плотника Иосифа и Марии, становится 
образом «бога невидимого», олицетворением «славы божией» (II Кор. 4:4, 6). 
Автор Второго послания к коринфянам не отрицает человеческой природы Иисуса, но 
для него основное не его земная жизнь, а его извечная духовная, божественная 
сущность. В Послании к филиппийцам говорится, что Иисус Христос, равный богу, 
«уничижил себя самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по 
виду став как человек» (2:7). Идея видимости человеческого существования должна 
была снять противоречие между божественной сущностью Иисуса и его жалким земным 
уделом. Эта идея была развита затем христианской группой докетов, утверждавших, 
что человеческий облик Иисуса был лишь кажущимся; ортодоксальная церковь 
объявила учение это еретическим. Как писал один из исследователей истории 
раннего христианства, Павел перевел палестинское евангелие на язык, доступный 
грекам: они интересовались не столько концом мира, сколько его началом 
(Chadwick H. The Early Church. L., 1967, p. 20), т. е. они хотели верить во 
всемогущество создателя мира, который всем управляет и который может спасти 
верующих в него. Но представление об Иисусе как о человеке, пророке, на 
которого сошел «дух божий», продолжало жить среди иудеохристианских групп. 
Упоминания об этом представлении можно найти еще в конце II в.
      Итак, христианские общины, возникавшие во второй половине I в., еще не 
имели сложившегося вероучения: одних привлекал образ бедного плотника, ставшего 
помазанником божьим и воскресшего, других – божество, принявшее вид раба, но 
все они верили в то, что он пострадал во имя людей и принесет им избавление от 
страданий…
      Что же нужно было делать поверившим в Христа, чтобы обрести избавление? 
Приведенное выше речение, приписывавшееся Иисусу, отвечало на этот вопрос 
кратко: отречься от мира. Для христиан, ожидавших скорый конец света, не могло 
существовать разработанных норм поведения на каждый случай повседневной жизни; 
они должны были готовиться к суду над всем миром. В основе их мировоззрения 
лежало неприятие окружающей действительности; «отречение от мира» означало 
отречение от всей системы ценностей, которая определяла бытие человека в земном 
мире, где правит сатана – «князь мира сего», как сказано в Евангелии от Иоанна 
(12:31). В Откровении Иоанна гибель во время Страшного суда грозит всем, кто 
поклоняется идолам, «которые не могут ни видеть, ни слышать, ни ходить», тем, 
кто не раскаялся «в убийствах своих, ни в чародействах своих, ни в блудодеянии 
своем, ни в воровстве своем» (9:20-21). Христиане противопоставляли тому миру, 
который в их глазах был абсолютно безнравственным, свою абсолютную 
нравственность – аскетизм вместо «блудодеяния», самопожертвование и любовь к 
ближнему вместо ненависти. Эта нормативная нравственность была трудно достижима 
в реальной жизни; многие христиане под ближними прежде всего понимали своих 
единоверцев или сочувствующих им. Неприятие иноверцев проходит через различные 
раннехристианские сочинения. Даже в Нагорной проповеди, где было провозглашено 
милосердие и прощение, сказано: «Не может дерево доброе приносить плоды худые, 
ни дерево худое приносить плоды добрые. Всякое дерево, не приносящее плоды 
добрые, срубают и бросают в огонь» (Мф. 7:18-19). Правда, судить тех, кто «не 
приносит плода доброго», дело бога, а не человека. «Не мстите за себя, но дайте 
место гневу божиему», – сказано в Послании к римлянам. Но настойчивое 
повторение этого призыва (он звучит и в Первом послании к коринфянам) 
показывает, что не все христиане разделяли на деле подобную позицию. Проповедь 
всеобщей любви не могла избавить их от ненависти к своим гонителям.