Евангелие детства было написано для людей, далеких от реальных условий 
жизни в Палестине; автор его вводит в повествование детали, понятные его 
читателям (обучение греческой азбуке, например), называет одного из мальчиков 
греческим именем. Эти детали должны были создать ощущение достоверности 
рассказа о детстве Иисуса, заключить совершаемые им чудеса в рамку обыденности, 
что порождало надежду у читателей Евангелия детства на такие же чудеса в 
реальной жизни.
      Мистическое значение букв греческого алфавита, о котором говорит Иисус, 
наводит на мысль о влиянии в этой среде гностических трактатов. Составитель 
сказания мог читать эти трактаты и перенести в свое произведение представление 
о скрытом знании, доступном Иисусу, но не доступном простому смертному.
      Не занимаясь с учителями, Иисус, согласно этому сказанию, проявлял тем не 
менее невероятную ученость. Когда ему было двенадцать лет, родители взяли его с 
собой в Иерусалим. Он не вернулся с ними домой, а отправился в храм и стал там 
разъяснять «учителям народа и старшинам» (у автора не было, по-видимому, вполне 
ясного представления, что это за «учителя и старшины») закон иудейской религии. 
В основе этого эпизода лежит рассказ из Евангелия от Луки о том, как 
двенадцатилетний Иисус отстал от родителей и они нашли его в храме сидящим 
среди учителей (никаких «старшин» там нет), слушающим их и отвечающим. По 
словам евангелиста, все дивились разуму и ответам его. Автор сказания о детстве 
сильно приукрасил этот рассказ: Иисус не слушает учителей и не беседует с ними, 
а поучает их. «Учителя народа и старшины» не просто дивятся «его разуму», а 
говорят пришедшей за Иисусом матери: «Такой славы, такой доблести и мудрости мы 
никогда не видели и никогда о ней не слышали!» Автора этого сказания не 
интересует вопрос о том, почему позже те же руководители иудеев будут 
испытывать к Иисусу злобу и ненависть. Как и многие другие создатели 
христианских писаний, он меньше всего думал о достоверности и логической 
последовательности своего рассказа. Просто это предание отвечало его 
представлению об образе Иисуса, и он стремился внушить данное представление 
другим верующим.
      Фантастическими рассказами, подобными приведенным, наполнено все сказание 
о детстве. У героя этого рассказа нет ничего общего с пророком эбионитов. 
Трудно представить себе, чтобы мстительный божок, став взрослым, добровольно 
пошел на мученическую смерть ради спасения человечества. Сказание Фомы о 
детстве Иисуса представляет собой своеобразную смесь народных преданий, 
сказочных мотивов с вульгаризованным учением гностиков об истинном знании, 
которое логос помогает открыть людям и которому нельзя научиться обычным путем. 
Но как перевернута в этом произведении философия гностиков! Непостижимость 
Иисуса, присущее ему «истинное знание» делают его грозным божеством и снова 
вносят в сердца людей страх и неуверенность, от которых стремился освободить 
своих единомышленников автор Евангелия Истины.
      Сказания о Марии
      Первые христиане мало внимания уделяли матери Иисуса – Марии. Эбиониты, 
учившие, что святой дух снизошел на человека Иисуса во время крещения, считали 
его мать обыкновенной женщиной, женой плотника Иосифа. В писаниях гностиков имя 
Мария упоминается довольно часто, но, как правило, речь идет об ученице Иисуса 
– Марии Магдалине. Мария – мать Иисуса сама по себе существенного значения в их 
учениях не имела. У гностиков существовала версия рождения Христа, по которой 
сам Иисус-логос явился к ней в виде архангела Гавриила. В Евангелии Филиппа 
обыгрывается тот факт, что мать Иисуса, его сестра и Мария Магдалина носили 
одно и то же имя: «Ибо Мария – его мать, его сестра и его спутница». Здесь 
Филипп рассматривает это совпадение как выражение гностической идеи о единстве 
во множестве. Биография Марии, ее земная жизнь гностиков не интересовала.
      В Новом завете Мария тоже не занимает сколько-нибудь важного места. 
Правда, женщина, рождающая в муках дитя, предстает в видениях Откровения Иоанна,
 но ничего человеческого в ней нет: «Жена, облеченная в солнце; под ногами ее 
луна, и на голове ее венец из двенадцати звезд. Она имела во чреве, и кричала 
от болей и мук рождения». Женщину эту преследует дракон, который хочет вступить 
в борьбу «с прочими от семени ее, сохраняющими заповеди божии и имеющими 
свидетельство Иисуса Христа». Описание «жены, облеченной в солнце», как и 
остальных видений в Апокалипсисе, представляет собой аллегорию, которая 
нуждается в толковании, в постижении ее скрытого смысла; эта «жена» так же 
далека от реальной женщины, как блудница, сидящая на семиголовом звере, – от 
реальной столицы империи. Нет следов почитания матери Иисуса и в посланиях 
Павла.
      В самом раннем из канонических евангелий, Евангелии от Марка, описание 
рождения Иисуса отсутствует; рассказ о нем начинается с прихода Иисуса из 
Галилеи и крещения его Иоанном. Поскольку автор этого евангелия не интересуется 
рождением Иисуса, то и о матери его он упоминает редко и вскользь.
      В евангелиях от Матфея и от Луки приводятся родословные отца Иисуса – 
Иосифа: его род возводится к царю Давиду. Появление в евангелиях этих 
генеалогий, отличных одна от другой, было связано с устной традицией, считавшей,
 что Иисус принадлежит к роду Давида, из которого, согласно иудейским 
верованиям, и должен происходить помазанник божий – мессия. Когда складывались 
легенды о предках Иосифа, последний, естественно, должен был считаться родным 
отцом Иисуса и, следовательно, никаких особых заслуг его матери не 
приписывалось. Однако в тех же евангелиях отражена и начавшая складываться в 
период их создания легенда о непорочном зачатии Марией Иисуса, об его рождении 
от духа святого. В связи с появлением этой легенды в христианской традиции 
начинает выделяться образ матери Иисуса.