средства этих же богачей, и принимали участие в их чествовании. Члены 
ремесленных и религиозных союзов, которые сидели на своих дружеских пирушках 
подчас рядом с входившими в этот союз рабами, толпились у входов в амфитеатры, 
чтобы посмотреть, как рабы-гладиаторы убивают там друг друга на потеху публики 
(а римляне уже в I в. начали строить по всем провинциям амфитеатры для 
гладиаторских игр и боев со зверями – и эти зрелища даже в древних центрах 
греческой культуры начали постепенно вытеснять театральные представления). 
Стирание племенных различий не мешало вдруг вспыхивать в городах острой вражде 
на их основе, когда во всех бедах начинали обвинять не реальных их виновников, 
а чужаков, примером чего могут служить столкновения между греками Александрии и 
жившими там иудеями при императоре Клавдии, который издал специальное 
постановление, угрожавшее иудеям репрессиями. Ощущение неустойчивости, распада 
старых традиционных связей сосуществовало с местным «патриотизмом», проявления 
которого казались нелепыми даже многим современникам. Каждый город стремился 
чем-то выдвинуться перед другим, получить право на почетное звание «первого 
города провинции», право первым принимать наместника по прибытии его в 
провинцию. Город Смирна, например, не добившись права именовать себя первым 
городом провинции, стал называть себя «первым городом по величине, и красоте». 
Эти претензии вызывали насмешки римлян, против них выступали местные 
общественные деятели, но споры продолжались. Пышные титулы как бы заменяли 
утраченное подлинное значение того или иного города, имитировали 
«независимость» общественной жизни в провинции.
      Все явления, описанные выше, были характерны для большинства провинций 
империи. Особая ситуация сложилась в Палестине, но о ней будет рассказано в 
связи с появлением первых христиан.
      Религиозные верования
      В древних обществах, где изменения происходили медленно, где социальное 
положение человека было, как правило, определено со дня рождения, а его 
действия, помимо личной воли, диктовались системой связей с другими людьми 
(сородичами, сообщинниками, а также людьми, стоящими выше или ниже его на 
социальной лестнице), люди полагались на извечную «заданность» миропорядка, на 
свое место в коллективе, унаследованное от предков. Когда же традиционные связи 
начинают разрушаться, когда теряется уверенность в завтрашнем дне, когда судьбы 
людей начинают зависеть от прихоти полководцев или правителей, человек ощущает 
себя обособленным, затерянным в непонятном ему и враждебном мире. В этих 
условиях для него выдвигаются на первый план вопросы о смысле жизни, о причинах 
удач и неудач, о справедливости или несправедливости всего миропорядка, о 
способах спасения, избавления от страданий, от смерти. Многие философские школы 
пытались найти ответы на эти мучительные вопросы. Одни философы утверждали, что 
человек свободен в выборе жизненного пути и что выбор этот должен состоять в 
отказе от активной деятельности. Другие (к ним принадлежали стоики) учили, что 
судьба человека предопределена, поэтому не нужно стремиться к материальным 
благам, а добросовестно, в соответствии с велениями разума, выполнять то, что 
он считает нравственным и добродетельным. В I в. в Римской империи 
распространилось учение киников (тоже зародившееся в Греции). Киники были 
бродячими философами, проповедовавшими отказ от всех материальных благ. Многие 
киники выступали не только против монархической формы правления, но и против 
государства как такового. Киники отрицали традиционные верования, высмеивая 
суеверия, гадания и т. п. (впоследствии христиане использовали эту критику в 
своих нападках на языческую религию). Этика киников, их проповедь бедности 
оказали существенное влияние на зарождающееся христианство. Но философия I в. 
не могла предложить путь к спасению, который был бы доступным, понятным и 
обнадеживающим. Гораздо более важную роль в социально-психологической ситуации 
первых веков нашей эры играли религиозные верования, прежде всего вера в 
могущественных и милосердных богов, которые могли бы спасти своих почитателей. 
Но какими должны быть эти боги-спасители, вера в которых удовлетворила бы 
религиозные чувства широких слоев населения империи? Культ императора, о 
котором уже говорилось, не мог удовлетворить эти чувства. Если сразу после 
победы Августа установление долгожданного мира могло вызвать полуискреннее, 
полульстивое поклонение ему как спасителю и благодетелю (особенно в восточной 
части империи, где почитание монархов было традиционным), то последующие 
императоры, пришедшие к власти благодаря убийствам, интригам, дворцовым 
переворотам, не могли внушить сколько-нибудь глубокого почитания или любви. 
Официализация культа императора, требование обязательного поклонения статуям 
императоров (такое поклонение носило не столько религиозный характер, сколько 
являлось чисто политической проверкой благонадежности) не способствовали 
действительному, неформальному распространению этого культа. До нас дошло очень 
большое количество надписей-посвящений различным божествам, но посвящения 
частных лиц богам-императорам сравнительно редки: эти посвящения делали или 
должностные лица, или жрецы императорского культа, или ветераны римской армии. 
Люди, не связанные с государственным аппаратом, обычно обращались к 
богу-императору наряду с другим божеством или вообще не упоминали императора в 
своих посвящениях.
      В I в. до н. э. в городах Греции, Италии, Малой Азии авторитет древних 
античных божеств падал, происходил кризис полисной религии. Как писал 
английский историк В. Тарн, «много причин содействовало решению судьбы 
олимпийцев. Они принадлежали городу-государству и падали вместе с ним: 
философия убила их в глазах образованных, а индивидуализм – в глазах простых 
людей» (Тарн В. Эллинистическая цивилизация. М., 1949, с. 306). Античные 
божества не были ни добры, ни милосердны, ни всемогущи. Греческие мифы