заключенные с трудом  улавливали их смысл, были  они  длиннющими, начинались
цитатами  из Библии  и  произведений  отцов церкви, читались медленно.  Если
осужденных  было много, то на оглашение приговоров иногда уходило  несколько
часов.
     Аутодафе венчалось экзекуциями: одних осужденных облекали в санбенито и
шутовские  колпаки,  других  стегали плетьми,  третьих  стражники  и  монахи
волокли на "жаровню".
     "Жаровня" располагалась на соседней площади, куда вслед  за смертниками
переходили церковные и светские нотабли и рядовые  горожане. Здесь  накануне
сооружался  эшафот со столбом  в центре, к которому привязывали осужденного;
завозились  дрова  и хворост, которыми  обкладывался эшафот.  Сопровождавшие
смертников монахи и "родственники" пытались в эту последнюю минуту вырвать у
своих жертв отречение. О желании раскаяться осужденный мог дать знать только
знаком,  так как, опасаясь, что он будет агитировать  перед народом в пользу
ереси, его часто вели на казнь с кляпом во рту.
     Когда  зажигался  костер,  особо  уважаемым прихожанам  предоставлялось
почетное право  подбрасывать  в огонь  хворост,  чем они  приумножали  перед
церковью свои добродетели.
     Хотя палачи пытались так устроить  костер, чтобы он пожрал осужденного,
не оставив и  следа от него, эта цель не всегда достигалась. В таких случаях
обуглившиеся останки  рвались палачами  на мелкие части, кости  дробились, и
это ужасное  месиво  повторно  предавалось огню.  Затем тщательно  собирался
пепел и выбрасывался в реку. Подобной процедурой инквизиторы пытались лишить
еретиков возможности заручиться останками своих мучеников и поклоняться им.
     Если  осужденный  на  костер  умирал до  казни,  то сжигали  его  труп.
Сожжению подвергались и останки тех, кто был посмертно  осужден. В испанской
и   португальской  инквизиции  было   принято   сжигать  на  костре   куклы,
изображавшие  осужденных  (казнь  in  efigie).   Такой  символической  казни
подвергались осужденные на пожизненное заключение, а также бежавшие из тюрем
или от преследований инквизиции ее жертвы.
     Костер  использовался  инквизицией  и  для  другой  цели  - уничтожения
сочинений вероотступников, иноверцев и неугодных церкви писателей.
     Считала   ли  инквизиция  себя   безгрешной,   не   способной   осудить
невиновного, бросить в костер ни  в чем не повинного человека? Вовсе нет. Но
"если невиновный несправедливо осужден, он не должен жаловаться  на  решение
церкви,   которая   выносила   свой   приговор,   опираясь   на  достаточные
доказательства, и которая не может заглядывать в сердца, и если лжесвидетели
способствовали его осуждению,  то он обязан принять приговор со  смирением и
возрадоваться тому, что ему выпала возможность умереть за правду".
     Возникает вопрос, продолжает рассуждать  на ту же тему Николас Эймерик,
вправе ли оговоренный лжесвидетелем верующий, пытаясь  спастись от смертного
приговора,  признаться  в несовершенном преступлении,  то есть  в  ереси,  и
покрыть себя в результате  такого признания  позором.  Во-первых,  объясняет
инквизитор,   репутация  человека  -   внешнее  благо,  и   каждый  свободен
пожертвовать ею с  тем, чтобы  избежать  пыток,  приносящих  страдания,  или
спасти свою  жизнь,  являющуюся самым драгоценным  из всех благ;  во-вторых,
потерей  репутации не  наносится никому  вреда. Если же,  заключает Эймерик,
такой  осужденный откажется "пожертвовать своей репутацией" и признать  себя
виновным, то  исповедник обязан  его  призвать встретить пытки  и смерть  со
смирением, за  что ему будет  уготовлена  на  том свете "бессмертная  корона
мученика".
     Эти  рассуждения Эймерика наглядно свидетельствуют  о преступной морали
инквизиторов  и   их  покровителей.  В  конце  концов,  рассуждали  адвокаты
инквизиции, "священный"  трибунал  действовал с попущения  божьего  и за его
поступки конечную ответственность нес сам бог.
     Деятельность  инквизиционного трибунала наложила зловещий  отпечаток на
теорию и практику гражданского судопроизводства, из которого исчезли под  ее
влиянием  зачатки   объективности  и  беспристрастности,   свойственные  еще
римскому  праву. Как справедливо  отмечает  Г. Ч. Ли, до конца  XVIII  в.  в
большей части Европы инквизиционное  судопроизводство, развивавшееся в целях
уничтожения ереси, сделалось обычным методом, применявшимся в отношении всех
обвиняемых.  В глазах светского судьи  обвиняемый был человеком, стоящим вне
закона, виновность его  всегда предполагалась, и из него надо было во что бы
то ни стало, хитростью или силой, вырвать признание.
     Такова была  порожденная  церковью машина инквизиции,  о "благотворном"
влиянии которой на судьбы общества все еще пишут некоторые церковные авторы.

ЕРЕТИКИ ПОДЛИННЫЕ, ЕРЕТИКИ МНИМЫЕ.

     Расправа над нищенствующими праведниками.
     Создав инквизицию,  церковь и ее светские союзники - короли -  получили
мощное  и  грозное  оружие для  быстрой  и  решительной расправы  со  своими
идейными противниками, политическими  врагами и любыми другими неугодными им
лицами. Используя инквизицию,  церковь  и  королевская  власть подавляли  не
только различные  оппозиционные народные  движения, но  одновременно успешно
пополняли  свою  вечно пустующую  казну,  грабя под  "благородным" предлогом
преследования ереси свои жертвы и деля между собой награбленное.
     Правда,  в  этом   богоугодном   и   прибыльном  деле,   коим  являлась
деятельность  инквизиции,  церковь и королевская власть  выступали не только
союзниками, но и соперниками. Церковь стремилась использовать инквизицию для