далее
     Разумеется, что  современные нам поклонники инквизиции  не  в состоянии
отрицать  этих  и  других  фактов,  обличающих далеко  не  священные  методы
деятельности  "священного" трибунала. Но если они признают эти факты, то это
вовсе не означает, что они их осуждают. Наоборот, они пытаются их оправдать.
Так, например, испанский иезуит Бернардино Льорка, автор книги об  испанской
инквизиции,  для  оправдания преступлений инквизиции пускается в  следующего
рода рассуждения. Весь вопрос заключается  в том, пишет он,  признаем  ли мы
или нет  законной необходимостью насильственное  преследование  ереси  путем
различного рода наказаний, включая пытки и  казнь виновного. Если  признаем,
то следует  тогда признать  законность  и  необходимость  всей  деятельности
инквизиции во всех ее  неприглядных деталях. Многим теперь эта  деятельность
кажется  чудовищной,  ибо  в  настоящее  время  отрицается  необходимость  в
инквизиции, в насильственном преследовании ереси. Подавляющее же большинство
богословов  периода  инквизиции,  признавая  ее  необходимость,  защищали  и
оправдывали ее методы, в частности то, что инквизиция утаивала от обвиняемых
и всех  других заинтересованных  лиц имена доносчиков  и свидетелей и полные
тексты их показаний.  "Инквизиция,-  заявляет иезуит Льорка,- не может  быть
подлинно действенной,  если  не  держит в тайне своих свидетелей.  Это  было
очевидным с самого начала ее деятельности".
     Очные   ставки  свидетелей  обвинения  с   арестованными   запрещались.
Единственной причиной для  отвода свидетелей  считалась личная  вражда.  Для
этого  перед началом следствия  обвиняемому  предлагали составить список его
личных врагов, которые могли бы из соображений мести дать против него ложные
показания. Если  среди названных имен значилось имя доносчика или свидетеля,
то их показания теряли  силу. Однако арестованному инквизиторы  не сообщали,
утеряли ли  в результате его отвода силу показания доносчиков и  свидетелей.
Инквизиторы продолжали  настаивать на обвинениях даже  в  тех случаях, когда
выяснялось,  что они являются клеветой или вымыслом доносчиков. К тому же со
временем   право   отвода   было   обставлено   столькими   рогатками,   что
воспользоваться  им обвиняемому  практически  не представлялось возможности.
Обвиняемый должен был доказать, что доносчик действительно находился с ним в
отношениях смертельной вражды. А в роли судей,  решавших, была ли между ними
такого рода вражда, выступали те же инквизиторы, рассматривавшие все попытки
обвиняемого отвести свидетелей обвинения  как коварные увертки  и хитроумные
трюки, должные запутать следствие и скрыть правду.
     Все свидетели были по существу свидетелями обвинения. Обвиняемый не мог
выставить  свидетелей в свою защиту потому, что инквизиция могла бы обвинить
их в потворстве  и сочувствии ереси.  Правда, случалось, что свидетель менял
свои  показания, но инквизиция, как  и  в случае с доносчиками, принимала во
внимание  только  такие  изменения  в  показаниях,  которые  отягощали  вину
обвиняемого,   а  не  такие,  которые  ее  облегчали  или  снимали   с  него
незаслуженное обвинение,  причем заключенному сообщались только первые, а не
вторые.  Необходимо отметить и  то обстоятельство, что строптивый свидетель,
действовавший вопреки интересам инквизиции,  сам мог стать жертвой обвинения
в  ереси.  Свидетель  находился  всецело  во  власти  инквизиции,  он  давал
клятвенное  обещание,  что будет  хранить  свои  отношения  с инквизицией  в
строгой  тайне. Ему  не у кого было искать помощи и  защиты, инквизиторы при
желании  могли  - под  предлогом, что он нарушил  обет  молчания или пытался
ввести  следствие  в  заблуждение,- подвергнуть  его  пытке,  чтобы добиться
"правдивых",  то  есть  угодных  им,  свидетельских  показаний.  Строптивого
свидетеля инквизиция могла обвинить в лжесвидетельстве и осудить на тюремное
и даже пожизненное заключение  или на  ношение на  одежде позорящих знаков в
виде длинных кусков красного сукна в  форме языков, нашивавшихся на спину  и
грудь.
     Никаких   ограничительных   сроков    для   проведения   следствия   не
существовало.  Инквизиторы могли при желании держать обвиняемого в тюрьме до
вынесения  приговора и  год,  и два,  и десять  лет,  и  всю его  жизнь. Это
облегчалось  еще  и тем,  что  арестованный сам оплачивал свое пребывание  в
тюрьме из своих средств,  секвестр  на которые  накладывался инквизицией при
его аресте.  Разумеется, если арестованный  не представлял особого  интереса
для инквизиторов или у него не было состояния, позволяющего длительное время
содержать  его  в  тюрьме, то судьба его  решалась  без  особых  проволочек.
Неверно  утверждение  защитников инквизиции, будто ее методы соответствовали
обычаям  эпохи. Достаточно  указать на практику светских  судов  в  Милане в
первую  половину  XIV  в.  Истец  был  обязан  дать  подписку и  представить
ручательство, что  в случае  недоказанности обвинения он сам будет наказан и
возместит  обвиняемому  убытки. Последний  имел право взять себе защитника и
потребовать сообщения имен свидетелей  и их показаний. Начав дело, судья под
угрозой штрафа в 50 ливров должен был окончить его в течение 30 дней. Ли  Г.
Ч. История инквизиции в средние века.

ДОПРОС.

     Следующим этапом в инквизиционной процедуре являлся допрос обвиняемого,
основная цель которого  заключалась в том, чтобы добиться от него признания,
а  следовательно,  и отречения  от  еретических  воззрений  и  примирения  с
церковью. Вымогательство  признания являлось  основным звеном инквизиционной
судебной  процедуры,  что  оказывало,  отмечает  Ли,  "огромное и  печальное
влияние на всю юридическую систему центральной Европы в течение  целых  пяти