добавляет при этом, что многочисленные конфискации,  бывшие следствием  этой
системы,  также  играли  здесь видную  роль".Ли Г. Ч.  История инквизиции  в
средние века.
     Однажды запущенная, инквизиционная машина не могла  работать вхолостую,
не подрывая самое себя.  Как  ненасытный  Молох,  она  требовала все новой и
новой  крови,   которую   ей  поставляли  еретики,  как   подлинные,  так  и
сфабрикованные ею же самой.

СЛЕДСТВИЕ.

     Итак,  основанием  для  начала  следствия  служил  донос  или показания
подследственного, выдвинутые  против  третьего  лица. Инквизитор  на  основе
одного  из таких  документов начинал предварительное  следствие, вызывая  на
допрос  свидетелей,  могущих подтвердить  обвинение, собирал  дополнительные
сведения  о преступной  деятельности  подозреваемого  и  его  высказываниях,
направлял  запросы  в  другие  инквизиционные трибуналы на предмет выявления
дополнительных улик.  Затем собранный материал  передавался  квалификаторам,
которые  решали, следует  ли  предъявить  подозреваемому обвинение  в ереси.
Получив положительное мнение  квалификатора,  инквизитор отдавал  приказ  об
аресте  подозреваемого.  В  Испании  на арест  "влиятельных лиц" требовалось
предварительное согласие Верховного совета инквизиции.
     Арестованного помещали в секретную тюрьму инквизиции, где он содержался
в полной изоляции от внешнего мира, в сыром и темном, как правило, каземате,
часто закованный в кандалы или посаженный, подобно собаке, на цепь.
     Смерть  обвиняемого не  приостанавливала  следствия, так  же как и  его
умопомешательство.
     Подозрение, то есть  не доказанное  ничем обвинение в ереси, основанное
на догадках, предположениях, косвенных уликах (например, случайное общение с
еретиком,  проживание с  ним  в  одном доме  и  т.  п.), служило достаточным
основанием  для  ареста.   Лица,   против  которых   выдвигались   пустячные
подозрения, арестовывались и иногда содержались в тюрьме годами.
     Донос   (и   тем   более   самообвинение)   служил   для   инквизиторов
доказательством  виновности   обвиняемого.  Церковь   рассматривала  каждого
верующего как потенциального еретика, ведь дьявол, как утверждали богословы,
пытается совратить всех верующих с истинного пути. Донос считался чуть ли не
мистическим актом провидения. Доносчик выступал в роли оракула,  глаголящего
истину. Поэтому целью следствия было не проверка доноса, а добыча  признания
обвиняемого в инкриминируемом ему преступлении, его раскаяние и примирение с
церковью.  Конечно,  можно  было бы рассуждать  и иначе. Ведь  доносчик  мог
действовать тоже  по наущению дьявола. Но такой подход  к доносчику лишал бы
инквизицию   ее    жертв,   ибо   подавляющее   большинство   доносов   было
бездоказательными  наговорами,  которые  отвергнул бы  за несостоятельностью
любой светский суд.
     И все же хотя инквизиция и  считала  каждого попадавшего  в ее коварные
сети виновным, она была вынуждена обосновывать свое обвинение, опять-таки не
для выявления объективной истины, а с совершенно иной целью. Во-первых,  для
того, чтобы убедить обвиняемого признать себя  виновным и  раскаяться. Иначе
говоря, если и собирались улики против обвиняемого, то это делалось в его же
интересах,  в  интересах спасения его души. А спасти свою душу, а тем  более
жизнь, обвиняемый мог только полным и безоговорочным признанием  своей вины,
то  есть подтверждением  обоснованности  выдвинутого против него  обвинения.
Во-вторых, улики были нужны для того, чтобы хотя бы внешне, чисто  формально
соблюсти декорум и  лишить  обвиняемого всяческой надежды на спасение другим
путем, кроме как  через чистосердечное  раскаяние  и  примирение с церковью.
Улики   в  виде  свидетельских  показаний,   ложных  или   соответствовавших
действительности,  должны  были сломить  заключенного,  лишить  его  воли  к
сопротивлению,  заставить  его  сдаться  на   милость  своего  истязателя  -
инквизитора.
     Откуда  брались  такого рода  улики? Их  поставляли, кроме  доносчиков,
лжесвидетели  -  тайные  осведомители на  службе  инквизиции,  всякого  рода
уголовники  -  убийцы,  воры и т. п. элементы,  показания  которых не  имели
юридической  силы  в  светских судах  даже  средневекового  периода.  Против
обвиняемого принимались  свидетельства  его  жены,  детей,  братьев, сестер,
отца, матери и  прочих родственников, а  также  слуг. Однако их показания  в
пользу  обвиняемого  не  учитывались, ибо  считалось,  что  благожелательные
показания могли быть порождены родственными узами или зависимостью свидетеля
от обвиняемого.
     Показания  разоблаченных  еретиков, отлученных, сообщников  обвиняемого
учитывались только в том случае, если они подтверждали обвинение. "Ибо,- как
объяснял Николас Эймерик,- показания еретика в пользу обвиняемого могут быть
вызваны  ненавистью  к  церкви и  желанием  помешать наказанию преступлений,
совершенных против  веры. Подобные  предположения не  могут возникнуть, если
еретик дает показания против обвиняемого".
     Имена   доносчиков  и  свидетелей  держались  в  тайне  не   только  от
квалификаторов,  но  и от подсудимых и их защитников, если таковые  имелись.
Если им и сообщались данные обвинения, то в измененной форме, не позволявшей
установить  подлинного  имени  свидетеля   или  доносчика.   Например,  если
свидетель показал,  что ему  обвиняемый  высказывал  еретические взгляды, то
последнему это  сообщалось  так:  имеются  показания  одного  лица,  которое
слышало, как обвиняемый высказывал еретические взгляды третьему лицу,  и так