пеки   теологии,  -   они  доказывают,   что  естественные  образования   -
непредвиденные,  непреднамеренные,  непроизвольные плоды; в самом  деле, все
основания,  в том числе приводимые и новейшими натуралистами для  объяснения
уродов, будто они являются лишь следствием болезни зародыша, отпали бы, если
бы с творческой или образующей силой природы одновременно были связаны воля,
ум,  предусмотрительность, сознание.  Но хотя  природа  и  не предвидит, она
все-таки не оказывается слепой;
     хотя  она  и  не  живет  в  смысле человеческой,  вообще  субъективной,
чувствующей  жизни,  но она и  не мертва, и, хотя она  и не  творит согласно
целям, все  же ее плоды  не случайны. Действительно,  где человек определяет
природу как  мертвую и слепую, а  ее произведения как случайные, там он свою
сущность,  притом субъективную, делает мерилом природы, там он ее определяет
лишь по противоположности к  самому себе, там  он  ее  считает недостаточным
существом, поскольку у нее  нет того,  что есть у него. Природа действует  и
творит  повсюду,  но  в  известной  связи  и  по  необходимости;  эта  связь
обозначается  человеком  как ум,  так как повсюду,  где он видит  связь,  он
находит  смысл,  материал  для  мысли,   "достаточное  основание",  систему.
Необходимость природы  не есть человеческая  или логическая,  метафизическая
или  математическая, вообще не абстрактная;  ведь естественные существа - не
мысленные   сущности,   не   логические  или   математические   фигуры,   но
действительные,  чувственные,  индивидуальные  существа;  это  необходимость
чувственная,    поэтому    эксцентрическая,   своеобразная,    иррегулярная,
представляющаяся человеческому воображению свободной или,  по крайней  мере,
продуктом свободы благодаря такого рода аномалиям. Природа может быть понята
только через самое природу; природа есть существо, "чье  понятие не  зависит
ни от какого другого существа": для нее одной имеет силу различие между тем,
что есть вещь в себе, и тем, чем она является для нас;
     природа  одна  только  является  таким  существом,  к  которому  нельзя
прилагать  никакой  человеческой  мерки, хотя мы и сравниваем ее  явления  с
аналогичными  человеческими явлениями,  применяем  к  ней, чтобы сделать  ее
понятной для нас, человеческие выражения и понятия, например: порядок, цель,
закон,  вынуждены  применять к  ней такие выражения  по  сути  нашего языка,
опирающегося лишь на субъективную видимость вещей.

49.

     Религиозный энтузиазм перед  божественной мудростью в природе есть лишь
момент восторга; он направлен лишь на средства, но потухает в размышлениях о
целях природы.  Какое удивление вызывает сеть паука, как поражает муравьиная
воронка  в  песке! Но для  чего существуют эти  мудрые  приспособления?  Для
питания -  это  цель,  которую  человек,  как  таковой,  сводит  к  простому
средству. Сократ говорил: "Иные - а эти иные - животные и схожие с животными
люди -  живут, чтобы есть, я же  ем, чтобы жить". Как прекрасен  цветок, его
строение  достойно  удивления!  Но  на  что  это   строение,  для  чего  это
великолепие? Только для украшения и защиты половых органов, которые человек,
как  таковой,  прячет из  стыда  или  даже увечит  из  религиозного усердия.
"Творец  травяной  вши  и  червеца",  перед  которым  преклоняется и которым
восхищается  естествоиспытатель-теоретик,  творец,  усматривающий свою  цель
лишь в естественной  жизни, не  есть поэтому  бог и  зиждитель в религиозном
смысле. Нет! Бог и зиждитель, как объект религии, есть лишь творец человека,
и  именно  человека  в  его  отличии  от  природы,  человека,  над  природой
возвышающегося, это творец, в котором человек осознает самого  себя, которым
олицетворяется его  природа  в отличие от свойств,  коренящихся  во  внешней
природе, и именно так, как он представляет себе  эти свойства с точки зрения
религии. Лютер утверждает: "Вода, которая берется и проливается над ребенком
при крещении, есть вода не творца, но бога-спасителя". Натуральная вода есть
нечто  общее  и для меня, и  для  животных, и  для  растений,  -  не  такова
крестильная вода. Первая связывает меня  со всем остальным,  вторая отличает
меня  от других существ природы. Не  натуральная,  а крестильная вода  имеет
религиозное значение,  поэтому  не  творец  и  зиждитель  природы, а  творец
крестильной   воды  оказывается  объектом   религии.  Понятно,  что   творец
естественной  воды  сам  есть  существо  естественное,   следовательно,   не
религиозное,  не сверхъестественное.  Вода  есть  сущность  видимая,  данная
чувству,  поэтому  ее  свойства  и  действия  не  приводят  нас  ни к  какой
сверхчувственной  причине;  крестильная же  вода не  есть  предмет "телесных
очей" - это духовная, невидимая, сверхчувственная сущность, другими словами,
наличная  лишь  для веры, действующая и  существующая  лишь в представлении,
лишь в воображении; итак,  это сущность,  требующая в качестве своей причины
сущность  духовную, данную  лишь  в  вере, в воображении.  Натуральная  вода
очищает меня исключительно от моих телесных пятен и  изъянов, крестильная же
вода  -  от моральных;  первая утоляет лишь  мою жажду в здешней, временной,
преходящей  жизни,   вторая  утоляет   мое  желание  вечной   жизни;  первой
свойственны лишь  ограниченные, определенные, конечные действия, второй же -
бесконечные,  всемогущие  действия,   выходящие  за  пределы  природы  воды,
следовательно,   действия,   которые   осуществляют  и  реализуют   сущность
божественного  существа,  не связанную ни с какими природными ограничениями,
не связанную  ни с какими границами опыта и разума, - беспредельную сущность
человеческой веры и  способности  воображения.  Но  разве творец крестильной
воды  не является и творцом воды натуральной? Как же он  относится  к творцу
природы?  Совершенно  так  же,  как  крестильная   вода  относится  к   воде