аже там 
существуют лишь сдержанные на нее намеки; на Востоке же она выражается вполне 
свободно и без всяких ограничений. Европеец, изучающий восточный религии, 
должен знать это, чтобы не растеряться при ознакомлении с восточными формами 
мышления и с проявлением религиозного чувства. 

Вышесказанное особенно верно по отношению к персидским поэтам суфиям. 
Персидские суфии, еще более пылкие и несдержанные, чем индийские бхакти, 
выражают свою любовь к Единому в поэмах, заключающих в себе (согласно с 
традициями страны и культа) "внутренний и скрытый смысл". За страстной поэмой к 
"возлюбленной деве" кроется нежное чувство суфия к Единому. Подобно тому как за 
"вином, вином, вином!" Омара Хайяма проявляются доктрины и мысли суфия, так у 
других персидских поэтов "любовь к Единому" проявляется за "любовью к 
блестящеглазой деве", за "садом роз" и за "соловьем и розою" – в эротических 
персидских любовных песнях. Многие западные писатели сомневаются в этом и 
смеются над попыткой видеть, божественный экстаз между строками жгучих, 
любовных стансов персидских поэтов. Но все, изучавшие персидскую литературу 
вместе с философией и религией персидских суфиев, согласны с вышеизложенными 
фактами. Поэмы суфиев, неверно понятые, могут, конечно, показаться богохульным 
смешением чувственности и религии. Поэтому едва ли можно упрекать авторов, 
вроде пастора В. Р. Инга, который утверждает, что "суфии или магометанские 
мистики совершенно открыто пользуются эротическим языком и являются истинными 
азиатами в своих попытках придать священный или символический характер 
потворству своим страстям". Пастор Инг обвиняет также суфиев в самом 
возмутительном богохульстве. Но его представление о возмутительном богохульстве 
легко понять, если вспомнить, что он и Эмерсона упрекает в "заигрывании с 
пантеистическим мистицизмом восточного типа", обвиняя Эмерсона в том, что он в 
некоторых отношениях напоминает персидских суфиев. Пастору Ингу просто не 
доставало хрустальных очков сметливости, когда он читал персидские поэмы, – в 
этом и вся беда. 

Позвольте привести вам кое-что из творений этих возмутительно богохульствующих 
эротических персидских поэтов – этих опьяненных Богом душ, согласно 
поэтическому изображению их страны, служащему для выражения силы любви ко 
Всеблагому – Всепрекрасному. Нижеследующие строки взяты из поэм 
Джалал-уд-дина-Руми, одного из величайших поэтов суфизма: 


"Наш путь ведет к саду роз Единения". 
*  *  *
"Приди, приди! Ты душа, душа столь любимая, вращающаяся! 
Приди! приди! Ты кедр, верхушка кедра, вращающаяся! 
О, приди! Фонтан света, струясь, брызжет, 
и утренние звезды радостно ликуют, вращаясь!" 

*  *  *
"Я молчу. Говори ты, душа души моей; 
Жаждая увидеть лик твой, каждый атом оживляется". 

*  *  *
"О, Ты, который каждое мгновение облегчаешь скорби 
сотен таких же беспомощных, как я. 
Дай молока моему младенцу – сердцу, избавь нас 
от его рыданий. 
От начала веков очаг Твоего сердца – есть Твой град Единения: 
Доколе Ты оставишь в изгнании это затерянное сердце?" 

*  *  *
"Князь красоты гордо выступает на охоту поутру; 
Пусть наши сердца падут жертвой стрел Его взгляда! 
Что за послания беспрерывно перебегают от Его глаз к моим! 
Пусть глаза мои возликуют и опьянеют от его послания!" 

*  *  *
"Тело мое подобно луне, тающей от любви; 
Сердце мое как лютня Зуры, – пусть же порвутся его струны! 
Не смотри на ущерб луны, ни на горе Зуры: 
Думай о прелести его любви; да возрастет она в тысячу раз!" 

*  *  *
"Какая на уме чудная невеста! 
Пусть мир отражением ее лица освежится 
и зарумянится как лица новобрачных!! 

*  *  *
"Жизнь вечная, мне кажется, есть время Единения 
Потому что, по-моему, там нет места времени. 
Жизнь есть сосуд; Единение – чистый напиток в нем. 
Без тебя какое мне дело до страданий сосуда?" 

*  *  *
"Покажи мне лик Твой, я жажду сада и цветника из роз. 
Открой уста, мне нужен сахар в изобилии. 
О, Солнце, покажись из-за облаков. 
Я жажду видеть этот лучезарный горячий лик". 

*  *  *
"Движимые любовью вращаются души, 
Как ручьи, бегущие к великому царю океану. 
Ты солнце мыслей всех людей. 
Поцелуи твои – весенние цветы. 
Заря бледна, тоскуя по любви. 
Месяц в слезах скорбит. 
Ты роза и для Тебя, глубоко вздыхая, поют соловьи". 

*  *  *
"Становясь Всем во Всем, я ясно теперь во Всем вижу Бога; 
И сознаю, что от порыва к Единению взлетает крик любви". 

*  *  *
"В эту его брачную ночь, в присутствии невесты, 
Чистая его душа стремилась поцеловать ее руки. 
Любовь и госпожа укрыты и скрыты. 
Я не ошибусь, назвав его "невестой"". 

*  *  *
"Секта любовников отлична от всех других. 
Любовники исповедуют свою собственную религию и веру. 
Какая в том беда, что на рубине нет клейма? 
Любовь бесстрашна посреди моря страхов". 

*  *  *
"Любовь души одна на всю жизнь и к одному живому". 

*  *  *
"Вечная жизнь достигается крайним забвением 
своей собственной жизни. 
Когда Бог объявляется его страстному любовнику, 
любовник поглощается в Нем. 
И от него не остается даже одного волоска. 
Истинные любовники подобны теням, 
а когда светит солнце в зените, 
Тени исчезают. 
Тот истинный любовник, кому Бог говорит: "Я твой, а ты Мой!"" 

*  *  *
"Кто достиг Единения с Богом, не нуждается в посредниках". 

*  *  *
"Земные формы – лишь тени солнца Истины – 
колыбель для младенцев, но слишком тесная колыбель 
для тех, кто дорос до духовной зрелости". 

*  *  *
"Благодаря Твоей милости, я не свожу 
влюбленного взора с вечности". 

Поэт, из стихов которого мы позаимствовали вышеприведенные выдержки, когда еще 
был очень молодым человеком, однажды посоветовал петь и плясать на похоронах 
друга. На упреки пораженных ужасом и негодующих присутствующих, он ответил: "Не 
уместно ли радоваться, благодарить и плясать, когда дух человеческий после 
многих лет пленения в клетке и темнице тела освобождается наконец и летит к 
тому Источнику, откуда